Матильда

Руперт поднялся на ноги и пошёл к своему месту, покачиваясь и растирая голову обеими руками. Таррамбахиха опять встала перед классом. Дети сидели ни живы ни мертвы. Никто никогда ещё не видывал ничего подобного. Вообще, это было очень даже интересно. Лучше всякого кукольного театра – если б только не одна существенная деталь. Здесь, в классе, прямо перед вами была огромная человеко-бомба, и в любой момент она могла взорваться и разнести вас в клочья. Все глаза были устремлены на директрису.

– Вот не люблю я этих мелких, – проговорила она. – Этих мелких лучше бы добрым людям не показывать. Надо бы держать их подальше, в коробки прятать, как пуговицы и шпильки для волос. Не понимаю я, хоть убейте, почему им требуется такая бездна времени, чтоб подрасти? По-моему, они нарочно с этим тянут, нам назло.

Тут подал голос ещё один отважный мальчик в первом ряду. Он сказал:

– Но вы же сами, мисс Таррамбах, тоже когда-то были маленькая?

– Никогда я не была маленькая, с чего ты взял? – отрезала директриса. – Всю свою жизнь я была крупная и не понимаю, почему другие тоже так не могут?

– Но с самого-то начала и вы же были младенчиком, – сказал смелый мальчик.

– Я? Младенчиком? – взревела Таррамбах. – И как-только у тебя язык поворачивается? Какая наглость! Какое адское нахальство! А ну представься, мальчик! Да встань ты, когда со мною разговариваешь!

– Я Эрик Рот, мисс Таррамбах.

– Эрик – что?!

– Рот, – сказал Эрик.

– Что ещё за бред? Это не фамилия!

– Посмотрите в телефонную книгу, – сказал Эрик, – и там под этой фамилией вы найдёте моего папу.

– Ну, хорошо, ну, предположим, – уступила Таррамбах, – но пусть вы и Рот, молодой человек, а вот что я вам скажу. Да хоть бы вы были даже Нос, я могу вас утереть. И скоро вас вообще сотру, в порошок сотру, если вы мне будете тут умничать. И зарубите это себе – да, на носу. «Ещё» как пишется?

– Не понял, – сказал Эрик. – Что ещё пишется?

– «Ещё», идиот! Как пишется слово «ещё»?

– И-Щ-О, – быстро, даже слишком быстро выпалил Эрик.

Повисла зловещая тишина.

– Даю тебе ещё один шанс, – не шевелясь, процедила Таррамбах.

– Ой, ну да, я же знаю! – крикнул Эрик. – Там же буква «е» на самом деле. Е-Щ-О. Легко!

Два шага – но каких шага! – и Таррамбах оказалась за спиной у Эрика и грозной тучей нависла над бедным мальчиком. Эрик опасливо, через плечо, оглядывался на это чудище.

– Я же правильно сказал? Правильно? – проговорил он, замирая от страха.

– Нет, неправильно! – рявкнула Таррамбах. – И вообще ты грязный, заразный прыщ, как я погляжу, и всё в тебе неправильно! Ты сидишь неправильно! Ты говоришь неправильно! И в тебе всё! всё! всегда! неправильно! Но я даю тебе распоследний шанс исправиться! Как пишется «ещё»?

Эрик замялся. Потом он начал, очень-очень медленно.

– Значит, так. Это не И-Щ-О, и это не Е-Щ-О. А-а, знаю. Это пишется И-С-Ч-О.

И тут Таррамбахиха из-за спины Эрика протянула вперёд обе ручищи и оба его уха зажала между пальцами.

– Ой, – крикнул Эрик. – Ой, вы же мне больно делаете!

– Да я пока даже и не приступала, – живо откликнулась Таррамбахиха. Крепко держа мальчишку за оба уха, она буквально оторвала его от парты и подняла в воздух.

Как перед тем несчастный Руперт, Эрих завопил, ужасно завопил, даже стёкла в классе зазвенели.

Мисс Ласкин молила из дальнего конца класса:

– Мисс Таррамбах! Не надо! Отпустите его, мисс Таррамбах! Ну пожалуйста! Вы же ему выдернете уши!

– Не выдерну, мисс Ласкин, – рявкнула директриса ей в ответ. – На своём долгом, многолетнем опыте, мисс Ласкин, я убедилась, что уши у маленьких мальчиков очень прочно крепятся к голове.

– Отпустите его, мисс Таррамбах, – заклинала мисс Ласкин, – вы можете его покалечить, ну правда же! Вы ему уши разорвёте!

– Уши никогда не рвутся! – рявкнула Таррамбах. – Они прекрасно тянутся, вот как сейчас, но никогда не рвутся, уверяю вас!

Эрик теперь кричал ещё громче прежнего и яростно взбивал ногами воздух.

Матильда никогда не видывала, чтобы мальчика, да и не только мальчика, держали так высоко – за уши, только за уши. Так же, как и мисс Ласкин, она не сомневалась, что в любой момент они могут порваться, лопнуть, отвалиться, не выдержать такого груза.

А Таррамбах вопила:

– Слово «ещё» пишется Е! – Щ! – Ё! А ну, повтори за мной, прыщ ты гнусный!

Эрик не заставил себя долго ждать. На опыте Руперта он убедился, что чем скорей ты ответишь, тем скорей тебя отпустят.

– Е-Щ-Ё! – простонал он. – Так пишется «ещё»!

По-прежнему держа Эрика за уши, Таррамбах опустила его на место за партой. А потом опять промаршировала к доске, вытирая руки одна о другую так брезгливо, будто только что держала в них что-то липкое и омерзительное.

– Вот как надо их учить, мисс Ласкин, – сказала она. – Учитесь, берите с меня пример. Одними словами вы ничего от них не добьётесь. Приходится вколачивать, вбивать. Там чуть подёргаешь, здесь чуть крутанёшь, глядишь – и всё они усвоили. Сразу внимание сосредоточилось, и отлично причём сосредоточилось.

– Но вы же постоянно им наносите ущерб, мисс Таррамбах! – крикнула мисс Ласкин.