Матильда

Директриса сидела за учительским столом и смотрела – с ужасом, но в то же время с каким-то странным восхищением – на тритона, который корчился в стакане. Глаза Матильды тоже были прикованы к стакану. И постепенно, мало-помалу, Матильдой овладело странное, ни с чем не сравнимое чувство. Всё дело было в глазах – там как будто собирался, копился, копился электрический заряд. Ощущение собственной силы, собственной власти – вот что копилось во взгляде Матильды. Но было и кое-что ещё, немыслимое, особенное, даже не поймёшь, что такое. Как будто всполохи молнии, как будто мелкие вспышки шли, шли волнами из глаз. Им даже жарко стало, глазам, словно там, внутри, собралась необъятная энергия. Поразительное чувство. Матильда не отрываясь смотрела на стакан, и вот глазам стало совсем жарко, и что-то такое непонятное сосредоточилось в зрачках, и как будто крошечные ручки, миллионы крошечных ручек протянулись из каждого глаза к стакану на столе.

– Опрокинь! – шепнула Матильда. – Опрокинь его!

Стакан качнулся – да, она ясно видела. Он накренился – чуть-чуть, самую малость – и снова выпрямился. А Матильда всё толкала, всё толкала его крошечными ручками, которые к нему тянулись из самых её зрачков.

– Опрокинь! – шепнула она снова. – Опрокинь!

Стакан снова качнулся. Матильда напрягла все свои силы. И вот – сначала очень-очень медленно, так медленно, что Матильда и сама почти не заметила, – стакан начал наклоняться, наклоняться, наклоняться, и наконец он совсем наклонился и держался уже на честном слове. Ещё немного постоял, дрожа, – и опрокинулся, и с пронзительным звоном рухнул на учительский стол. А вся вода, вместе с корчащимся тритоном, выплеснулась на гигантскую грудь мисс Таррамбах. Директриса завизжала – надо думать, по всей школе окна зазвенели, – и во второй раз за последние пять минут взвилась со стула, как ракета. Бедняжка тритон отчаянно цеплялся за халат, укрывавший могучую грудь, и когтил его своими крошечными лапками. Таррамбахиха опустила взгляд, увидела тритона, ещё громче завопила и взмахом мощной лапищи отбросила его на середину класса. Он приземлился на пол как раз возле той парты, за которой сидела Лаванда, и она поскорей его схватила и сунула в уже знакомый ему пенал. Не помешает, согласитесь, на всякий случай иметь в своём распоряжении тритона.

Таррамбахиха, теперь ещё больше, чем когда бы то ни было, напоминая цветом лица варёного рака, стояла посреди класса и вся тряслась от ярости. Могучая грудь ходуном ходила, халат с тёмным следом от выплеснутой воды наверняка промок насквозь.

– Кто это сделал? – взревела Таррамбахиха. – А ну признавайся! Выйди вперёд! На сей раз не уйдёшь! Кто ответит мне за безобразие? Кто опрокинул стакан?

Ответа не было. Класс был нем, как могила.

– Матильда! – рыкнула директриса. – Это ты? Я знаю, это ты!

Матильда очень тихо сидела во втором ряду и ничего не отвечала. Странное, небывалое чувство нашло на неё – полный покой, абсолютная беззаботность! Она вдруг поняла, что теперь никого-никого на свете можно не бояться! Если вы, силой взгляда заставили стакан с водой – и с кое-чем ещё – опрокинуться на кошмарную директрису, если вы смогли такое сделать, значит, вы можете сделать всё!

– А ну говори! Карбункул ты гадкий! – гремела Таррамбах. – А ну признавайся, что это ты натворила!

Матильда посмотрела прямо в горящие злобой глаза взбесившейся великанши и спокойно, невозмутимо ответила:

– Я не вставала из-за парты с самого начала урока, мисс Таррамбах. Больше мне нечего сказать.

И тут, кажется, весь класс ополчился против директрисы.

– Она не вставала! – кричали все. – Матильда не вставала! Никто не вставал. Вы сами, наверно, его опрокинули!

– Ну прямо! Буду я сама в себя стаканы с крокодилами кидать! – гремела Таррамбах. – Да как вы смеете мне говорить такое! А ну, скажите вы, мисс Ласкин! Вы же небось всё видели! Кто опрокинул стакан?

– Никто из детей его не опрокидывал, мисс Таррамбах, – ответила мисс Ласкин. – Могу поручиться, что никто не выходил из-за парты, кроме Найджела, но ведь он шагу не ступил из своего угла.

Мисс Таррамбах грозно уставилась на мисс Ласкин, но та встретила этот испепеляющий взгляд, не дрогнув.

– Я говорю вам правду, мисс Таррамбах, – сказала она. – Вы, видимо, сами того не замечая, его опрокинули. Такое сплошь и рядом случается.

– Хватит! Я сыта по горло! Мне осточертели ваши недомерки! – орала Таррамбах. – Впредь отказываюсь на них тратить своё драгоценное время! – с этими словами она промаршировала через класс и, хлопнув дверью, вышла вон.

Все потрясённо молчали, и в этой тишине мисс Ласкин подошла к учительскому столу.

– Уф! – сказала она, занимая своё обычное место. – По-моему, на сегодня вам хватит заниматься, а по-вашему? Урок окончен. Идите-ка вы во двор да играйте себе там, пока за вами не придут родители.

Второе чудо