mc^2 (СИ)

Есть множество вещей, которые неудобно делать стоя. Например, снимать с кого-то штаны, и Джон с трудом фокусирует взгляд на кровати. До нее всего пара шагов, нужно только оторваться друг от друга и сделать их. Но он теряет координацию, когда восхитительно длинные пальцы Шерлока начинают поглаживать его через ткань. Нужна всего пара шагов.

– Шееер-лок, – наконец-то можно произносить это имя именно так, как хочется.

Холмс поднимает глаза, не прекращая едва касаясь скользить пальцами вдоль уотсоновой ширинки. Джон кивает в сторону кровати, он почти не чувствует прикосновения сквозь грубую джинсовую ткань, но все равно наслаждение застилает глаза, а комната начинает медленно вращаться. Он толкается бедрами к этой руке, желая ощутить больше, заставить двигаться быстрее. Но Шерлок лишь с силой проводит по его бедру и прижимает Джона к себе крепко, обеими руками, втягивая в жесткий поцелуй, и вновь проходится ладонями по ребрам, но на этот раз уже под рубашкой. От нехватки кислорода у Джона перед глазами расплываются радужные пятна, он почти отталкивает Холмса и падает назад. Под спиной пружинит матрас. Уотсон не помнит, как они преодолели эти пару метров и сняли обувь. Он чуть передвигается, когда Шерлок широким жестом сдергивает с кровати покрывало, сбрасывая его на пол. Джон приподнимается на локтях и, вцепившись в ворот холмсовой рубашки, опрокидывает его на себя, прижимает и перекатывается на середину кровати, оказываясь сверху. От губ Шерлока, таких мягких, податливых и влажных, невозможно оторваться. Холмс тяжело дышит и откидывает голову назад, подставляя под поцелуи длинную шею и плавный мягкий изгиб плеч. На рубашке Шерлока чертовски много пуговиц – странный фасон для школьника – но сейчас Джону доставляет удовольствие каждая из этих пуговичек, потому что это отвлекает от собственного возбуждения и дает возможность пристально изучить тело под собой. Джон зажимает пальцами пуговки и проталкивает их сквозь петли, целуя и лаская каждый обнажающийся сантиметр. Кожа под губами прохладная и невероятно бледная. Быть может, у таких, как Холмс, под ней действительно бежит голубая кровь. Джон добирается до груди, прослеживая линии ребер, выступающих отчетливей, когда Шерлок выгибается. Переходит на соски, твердеющие от контраста горячего языка с прохладным воздухом комнаты. Джон проводит языком по темному ореолу, чувствуя, как быстро бьется сердце Шерлока, а его пальцы скользят по затылку, щекоча короткие волосы, поглаживают шею, с неконтролируемой силой сжимают плечи. Он возвращается к пуговицам, расстегивая нижнюю половину рубашки уже значительно быстрее.

В комнате не слышно шумного таинственного Лондона – только прерывистое поверхностное дыхание и тихий звон, когда Уотсон добирается до чужого ремня. Тяжелая холодная пряжка точно такая же, как сотни других, которые Уотсон полжизни застегивал на себе, но сейчас он как будто растерял все простейшие навыки, и на вытягивание металлического язычка уходит неприлично много времени. Сложности создает еще и Шерлок, который толкается бедрами вперед без ритма, просто стараясь чувствовать больше, он отвлекает Джона своими вздохами, приоткрытыми губами, беззастенчиво ласкающими пальцами, и шепчет его имя снова и снова, так же без ритма и так же крышесносно, как он делает все в своей жизни.

Холмс подается вперед, стараясь опрокинуть Джона на спину, но тот лишь сильнее сжимает коленями его бедра и, хватая за запястья, удерживает их над головой. Наклоняется, прижимается лбом ко лбу Шерлока, чувствуя теплое дыхание на губах, и смотрит. Холмс улыбается. Не как обычно, не губами – это где-то в глубине, но отражается в глазах. И, как ни странно, мозг Шерлока к этому не имеет никакого отношения. Джон чувствует, как слабеют запястья под его ладонями, как опускаются плечи Шерлока и расслабляются мышцы – так постепенно и последовательно, словно Холмс может управлять по отдельности каждым из тех мускулов, о существовании которых обычные люди даже не подозревают.