Меч в ножнах из дикой сливы

Узкая улица вывела к берегу реки, где было еще оживленнее, чем в самом городе. Из окон домов свешивались яркие полотнища и цветные ленты, молодежь запускала воздушных змеев прямо с крыш и балконов, а по перилам мостов прогуливались канатоходцы, опасно балансируя прямо над водой. Цю Сюхуа ойкнула и сама схватила Ючжэня за руку, когда глотатель огня выплюнул прямо перед ней длинную струю пламени. Двери и окна всех выходивших на улицу лавочек были распахнуты настежь; торговали и с прилавков, и с лотков; а кто-то уселся и на земле, разложив товары на куске чистого полотна.

– В детстве я очень любил танхулу, – вздохнул Ючжэнь, с любопытством рассматривая целую вереницу лотков со сладостями. – А ты?

– Что за танхулу? – не поняла заклинательница.

– Лакомство такое, смотри, – Ючжэнь указал на унизанные красными, желтыми и коричневыми шариками палочки, торчавшие из бамбукового стакана, как диковинные цветы. – Красные – боярышник, мои любимые; вкус приятный, неяркий, с кислинкой. Желтые – яблоки, коричневые – водяные каштаны. Хочешь попробовать?

– Ну давай.

Первую ягоду Цю Сюхуа сняла с палочки осторожно, будто та собиралась плюнуть в нее огнем или улететь; положила в рот, покатала на языке и раскусила.

– Ну как, вкусно? – рассмеялся Ючжэнь. Девушка отвела глаза и взяла еще одну ягоду.

Они неторопливо шли вдоль деревянных перил, отделявших набережную от течения реки. Далеко впереди собирались нарядно украшенные лодки, готовясь к состязанию. Ючжэнь изо всех сил старался призвать даосское спокойствие, подобающее монаху обители Тяньбаожэнь, но в душе что-то звенело радостно, полузабытое, теплое, и он вновь ощущал себя ребенком, которого водили на праздники за руку родители, а старшие братья со смехом таскали на плечах, и он был выше всех, как сказочный великан Куа-фу.

На одном из лотков выстроились в ряд ярко раскрашенные фигурки, и Ючжэнь невольно подошел ближе. Воин с копьем и щитом, монах, ученый со свитком, чиновник в шапке-мао, танцовщица, знатная дама с веером – все не больше ладони, но искусно вылепленные, с тщательно прорисованными лицами и узорами на одежде. Видно было, что делали их с душой, не просто на продажу.

– Что здесь? – удивилась Цю Сюхуа, тенью следовавшая за ним. Остатки танхулу она завернула в платок и бережно убрала в поясную сумку.

– У меня в детстве были похожие, – тихо ответил Ючжэнь. – Из игрушек больше всего любил подушку в виде головы дракона, которую мама сшила, и вот такие фигурки. А у тебя была любимая игрушка?

– Игрушка? – растерянность на ее лице была какой-то болезненной. – А зачем они?

– В них играют дети… Постой, – он развернулся к ней, – ты же не хочешь сказать, что у тебя не было игрушек?..

Она промолчала, но покрасневшие уши и упрямо сжатые губы были красноречивее любых слов.

– Что ж, надо поправить дело. – Ючжэнь улыбнулся совершенно искренне, хотя с языка рвался вопрос: «Где же ты жила, если у тебя не было таких самых простых вещей?» – Госпожа, – обратился он к женщине средних лет за лотком, – какую из ваших фигурок посоветуете подарить моей спутнице?

Женщина, сощурившись, оглядела еще больше смутившуюся Цю Сюхуа и мягко заметила:

– Боюсь, из выставленных на продажу ей ни одна не подойдет, – и, наклонившись, достала из-под лотка еще одну фигурку: женщину-воина в простом белом ханьфу, по подолу и рукавам которого вились искусно выписанные ветви сливы мэйхуа с нежными алыми цветами. Воительница замерла в боевой стойке, вскинув меч, но явно не для нападения, а для защиты, и в ее высоко убранных волосах красовался еще один сливовый цветок. Цю Сюхуа опять ничего не сказала, но мгновенно прикипела к фигурке взглядом.

– Я закончила ее вчера, – лоточница завернула фигурку в кусок грубой ткани и протянула Ючжэню. – Как знала, что вы придете, даочжан. – Ючжэнь полез было за деньгами, но она остановила его и вложила в руку монаху палочку благовоний. – Не нужно платы, даочжан, просто помолитесь за меня.

Настаивать было бы невежливо и попросту неблагодарно, поэтому Ючжэнь бережно принял подарок и поклонился с глубокой признательностью. Цю Сюхуа чуть помедлила и последовала его примеру. Игрушку она какое-то время просто несла в руке, поглядывая то на фигурку, то на Ючжэня, мудро делавшего вид, что не замечает этих взглядов, потом убрала в сумку.

У многоярусного моста, опирающегося на берега мощными каменными ногами, но из-за бамбукового верха кажущегося почти невесомым, парящим над водой, они временно распрощались. Заклинательнице хотелось посмотреть на состязания лодок, а Ючжэнь собирался выполнить просьбу лоточницы – и заодно сделать еще кое-что, о чем пока решил не говорить спутнице. Едва он упомянул храм в Городе мертвых, как презрительная гримаса исказила лицо Цю Сюхуа, хотя она – удивительное дело! – удержалась от язвительных замечаний.