Мэйдзин

– Ведь про меня будут говорить, что я вынудил пожилого сэнсэя играть. Никто не поймет, что сам я играть не хотел, на этом настоял сэнсэй. Но все решат, будто дело обстояло ровно наоборот. И потом, если ему станет плохо во время партии, это будет на моей совести. Не очень-то этого и хочется. А затем начнутся нападки, и я попаду под шквал критики как человек, который опорочил всю историю го. Может, просто из человечности дать ему сначала отдохнуть, а затем уже продолжать?

Итак, седьмой дан не желал играть с явно больным и пожилым человеком. Ему претила мысль, что в случае победы многие решили бы, будто он воспользовался болезнью мэйдзина, а в случае проигрыша его положение оказалось бы совсем незавидным. Но исход партии пока был неочевиден. За доской мэйдзин будто забывал о своем нездоровье, что явно не шло на пользу седьмому дану, вынужденному не обращать внимания на болезнь. Мэйдзин выглядел трагическим героем, готовым отдать жизнь во имя искусства. В газетах даже цитировали его слова о том, что истинное желание игрока в го – умереть за доской. Неврастеничному седьмому дану приходилось продолжать схватку, не выражая сочувствия болезни мэйдзина и не принимая ее близко к сердцу.

Даже журналисты писали, что продолжение партии с больным мэйдзином – вопрос гуманизма и добродетели. Однако именно газета, которая организовала игру, хотела продолжения во что бы то ни стало. Публикации о партии пользовались огромной популярностью. Мои репортажи тоже оказались успешными: их читали даже те, кто ничего не знал о го. Некоторые даже перешептывались, что мэйдзин продолжал играть, дабы не потерять баснословный гонорар, но, с моей точки зрения, это было уже чересчур.

Так или иначе, вечером 9 августа накануне встречи все силы были брошены на то, чтобы убедить седьмого дана Отакэ в необходимости продолжать партию. Словно капризный ребенок, он придумывал все новые и новые отговорки и упрямо прибегал к уклончивым и неоднозначным выражениям, не говоря ни да, ни нет. Уговоры посредников из «Нихон Киин» и представителей газеты тоже делу не помогли. Вмешался даже четвертый дан Ясунага Хадзимэ, друг Отакэ, хорошо знавший его нрав, однако и его попытка переубедить седьмого дана потерпела крах.

Ночью из Хирацуки с младенцем на руках приехала жена Отакэ. Она расплакалась, устало успокаивая мужа. Даже в слезах она неуклонно мягко, заботливо и логично продолжала его убеждать. И то были не увещевания мудрой жены. Я стоял рядом, и меня впечатлили ее чистосердечие и искренность.

Жена Отакэ была дочерью хозяина горячего источника из Дзигокудани, что в Синсю. Все в мире го знали, что именно там седьмой дан Отакэ и Го Сэйгэн однажды затворились, чтобы изучать новые фусэки. Я сам слышал, что еще в девичестве она славилась красотой. Однажды один молодой поэт, который сходил с гор Сига в долину Дзигокудани, рассказал мне о будущей жене Отакэ и ее сестре.

Но неприметная, заботливая домохозяйка, с которой я встретился в Хаконэ, несколько обманула мои ожидания. Все же и с младенцем в руках, погруженная в семейные заботы, она хранила следы деревенской, пасторальной красоты. Я сразу ощутил ее нежную мудрость. И я никогда не видел более крепкого малыша, чем тот, которого она держала на руках. Этот восьмимесячный кроха был настолько крепок и даже в некотором смысле авторитетен, что я прямо-таки ощутил честолюбие самого Отакэ. У него была белоснежная, гладкая кожа.

Сейчас, почти тринадцать лет спустя, супруга Отакэ время от времени говорит мне: «А вот ребенок, которого вы так хвалили…»

А еще я слышал, как она спрашивает у мальчика:

– Помнишь, как тебя похвалил в газете господин Урагами, когда ты был маленьким?

Ребенок, жена и ее слезы убедили Отакэ продолжать игру. Седьмой дан был верным семьянином.

Поддавшись на уговоры, седьмой дан после не спал всю ночь. Так волновался. В пять или шесть часов утра, на рассвете, я обнаружил, что он шагает по ночному коридору. Позже я видел, что он, в кимоно с гербами, лежит на шезлонге в приемной.

26

Утром 10 августа врач, осмотрев мэйдзина, каких-либо ухудшений не выявил, поэтому разрешил играть. Однако щеки у мэйдзина отекли, а усталый вид бросался в глаза. Когда у него спросили, где лучше провести сегодняшнюю встречу, в главном здании или во флигеле, мэйдзин ответил, что не может ходить. Но поскольку Отакэ раньше жаловался на шум водопада перед главным зданием, мэйдзин сказал, что будет играть там, где захочет соперник. Водопад был искусственный, поэтому его решили отключить на время игры, но слова мэйдзина вызвали у меня смешанное чувство печали и гнева.

Погрузившись в игру, мэйдзин как будто забыл о себе, послушно оставив все на откуп распорядителей. Даже когда речь шла об изменении правил игры из-за болезни, он сидел так, будто это его вообще не касалось.

В ночь на 10 августа луна светила ярко. Днем впервые установилась летняя погода – блестящие утренние солнечные лучи, резкие тени и яркие белые облака. Листья альбиции раскрылись. На хаори седьмого дана отчетливо белел шнурок.