Менахем Бегин. Битва за душу Израиля

Бегин же был в этом отношении его полной противоположностью. Он был сыном воспитанного в еврейских традициях отца, которого он глубоко почитал, а также выпускником религиозных учебных заведений — хедера и ешивы — как, впрочем, и светских учебных заведений. Хотя он и не идеализировал жизнь в диаспоре, но вместе с тем и не относился к ней с пренебрежением. К тому же отец Бегина обладал бойцовским характером — не вопреки своему еврейству, а именно благодаря ему. Бегин прожил в Польше дольше, чем Бен-Гурион, и жил там в более трудные времена, а еще он возглавлял польский Бейтар, военизированную еврейскую организацию. Он, конечно же, знал о духе пассивности, описанном Бяликом (ведь на русский язык эту поэму в 1904 году перевел сам Жаботинский[339]). Но также он не мог не знать и о том, что вскоре после публикации этой поэмы в Кишиневе были созданы отряды еврейской самообороны[340].

Бегин, несомненно, был предан идее будущего, но для него будущее еврейского народа основывалось на традициях прошлого. Каких бы высот в конечном итоге ни достиг Израиль, все это произойдет благодаря его историческому прошлому, события которого неизменно должны напоминать евреям, почему им столь необходимо иметь свое государство. Он знал о героическом характере еврейского прошлого, но также он знал, что и еврейское будущее не может быть свободным от древней вражды. Будучи более религиозным, чем Бен-Гурион — и по духу, и по воспитанию, — он вместе с тем был чужд мессианским настроениям.

В душе Бегина вэхи ше’амда («в каждом поколении есть такие, что намереваются уничтожить нас») — стих из пасхальной Агады, который его отец каждый год читал со слезами на глазах, — находил больший отклик, чем уничижительные слова Бялика в адрес евреев диаспоры. Безжалостные антисемиты были корнем зла, и вряд ли было разумно обвинять евреев в таком «постыдном деянии», как учеба в ешиве. Для Бегина беспомощность евреев диаспоры была столь же неприемлема, как и для Бен-Гуриона — ведь именно Бегин, а не Бен-Гурион, призывал к вооруженной борьбе с англичанами. Однако Бегин — совместно с сефардами и религиозными сионистами, которые со временем станут основой его политической партии, — не мог ни представить, ни тем более принять такое изложение событий, когда все достижения европейских евреев и сефардской диаспоры будут подвергнуты осмеянию.

Девятого января Кнессет (60 голосами против 51) решил начать переговоры с Германией. Бегин прекратил борьбу, как только стали известны результаты голосования. В известном смысле это было похоже на историю с «Альталеной» — когда он, отстаивая свои права на обладание оружием, признал свое поражение после того, как стал ясен результат. Однако его резкие слова прозвучали явственнее, чем его демократические действия, и он был лишен права участвовать в заседаниях Кнессета на три месяца[341]. Репарации, вкупе с другими источниками финансирования и зарубежной помощью, были использованы для улучшения жилищных условий населения, создания израильского флота и национальной авиакомпании, путей сообщения, систем связи, линий электропередачи[342].

Однако память о совершенном немцами осталась в душе израильтян. В 1953 году решением Кнессета был создан известный во всем мире Яд ва-Шем, израильский Национальный институт памяти жертв Катастрофы и героизма. В 1960 году усилиями разведки «Моссад» был схвачен в Аргентине и вывезен в Израиль Адольф Эйхман, военный преступник, глава специального отдела гестапо по еврейским делам, который занимался «окончательным решением» еврейского вопроса. Его казнь в 1962 году (после проходившего в Иерусалимском окружном суде и широко освещавшегося в прессе процесса) стала истинным катарсисом для Израиля, однако десять лет со времени дебатов в Кнессете по вопросам репараций — это для молодой страны почти что вечность. В мае 1965 года Израиль и ФРГ обменялись послами, что стало началом прочных политических отношений, основанных на взаимном уважении. В вопросах о репарациях Израиль был существенно более щепетилен, чем Германия. И во время дебатов, и по их окончании Бегин проявил себя как человек, более других заботящийся о еврейской душе еврейского государства. Он был признан политиком, который превыше всего ставит честь и достоинство еврейской памяти и ее неразделимую связь с жизнеспособностью еврейского народа. Вся эта история в немалой степени предопределила ту роль, которую ему предстояло сыграть на посту премьер-министра, самого еврейского из всех премьер-министров Израиля.

9 Кого же мы боялись?

Право одно будет у вас: как пришелец, так и уроженец будет.

Ваикра, 24:22