Менахем Бегин. Битва за душу Израиля

Некоторые утверждают, что мы не можем предоставить арабским гражданам страны равные права в полной мере, поскольку на них не возложены также и равные обязанности. Такое утверждение представляется странным. Действительно, мы решили, что всеобщая воинская обязанность не будет распространяться на арабских жителей страны — в отличие от друзов. Однако мы приняли такое решение по собственной воле, и мне представляются обоснованными моральные причины такого решения. Если начнется война, нам бы не хотелось, чтобы хотя бы один арабский гражданин оказался перед тяжелым выбором, который нашему народу приходилось делать на протяжении многих поколений… Мы считаем, что все граждане еврейского государства должны иметь равные права, и они будут иметь такие права, вне зависимости от их религиозной принадлежности, национальности или происхождения[345].

Позиция, занятая Бегином по конституционными и смежным вопросам, вызвала удивление у многих, и особенно у сторонников партии МАПАЙ, которые были убеждены в том, что Бегин — обыкновенный фашист. Он даже удостоился скупой похвалы в газете «Ѓаарец»: «Странно видеть, как политическое движение, которое по самой своей природе склоняется к укреплению исполнительной власти, в данной ситуации выступает с позиций чистого либерализма»[346].

Однако Бегин не продвигал идею конституции с такой настойчивостью, как это можно было бы предположить. Он так же хорошо представлял себе ту баталию, которую могут начать религиозные партии; будучи и сторонником еврейской традиции, и человеком, приверженным главенству закона, он и сам, возможно, испытывал внутренние противоречия при выборе основных принципов и не хотел участвовать в битвах, которые не могли не разыграться в стране.

Следовало принимать во внимание и внутреннюю политику Херута. Эри Жаботинский, живший тогда в США, представлял интересы крыла ревизионистов, которые считали, что Государство Израиль должно обособиться от «устаревшей древней цивилизации» иудаизма. Бегин был с этим решительно не согласен, однако — с учетом своего ненадежного положения в израильской политике — он не мог пойти на раскол в рядах своей партии. Таким образом, по целому ряду причин он выступал с замечаниями самого общего характера относительно значимости конституции, при этом, подобно Бен-Гуриону, не предпринимая практических шагов в этом направлении. К сожалению, они оба допустили в этом серьезную ошибку, оставив конституционные битвы для будущих поколений.

В 1962 году страна стала свидетелем так называемого дела Соблена, все обстоятельства которого еще явственнее обозначили принципиальное различие в подходах Бен-Гуриона и Бегина к вопросу об израильской реакции на международный нажим, обнаружив при этом, как и в случае с дебатами о конституции, решительное стремление Бегина к сочетанию иудаизма и законности — что имело особое значение в свете его резких высказываний в ходе дебатов о репарациях.

Роберт Соблен, или Роман Уэлл, уроженец Литвы, натурализовавшийся в США в 1947 году, был врачом-психиатром в Нью-Йорке[347]. В июле 1961 года американский суд обвинил его в шпионаже в пользу Советского Союза и приговорил к пожизненному тюремному заключению[348]. В отличие от ряда других, более известных случаев (в частности, дело Этель и Юлиуса Розенбергов), виновность Соблена была доказана со всей убедительностью. Однако, поскольку он страдал лимфолейкозом, а также, возможно, и потому, что судебные власти рассчитывали на его дальнейшее сотрудничество в обмен на краткосрочный отпуск, Соблен, до того, как он начал отбывать свой срок, был освобожден на короткое время под залог, при условии, что вернется в тюрьму 28 июня 1962 года. Соблен воспользовался предоставленной свободой, чтобы покинуть США за день до начала заключения. Взяв канадский паспорт своего покойного брата, он отправился в Израиль, где и был арестован израильскими властями 29 июня, через два дня после прибытия в страну.