Менахем Бегин. Битва за душу Израиля

Премьер-министр сказал нам, что в молодые годы он изучал юриспруденцию — однако Матушка История не дала ему возможности завершить учебу. Я не знаю, как долго вы изучали юриспруденцию, господин Бен-Гурион, но сколько бы ни продолжалась ваша учеба, этого должно быть достаточно, чтобы понять: каждый человек должен иметь возможность представить свое дело в суде. Существует понятие изгнания, понятие экстрадиции и ряд других юридических понятий. Но главное, что в государстве, где главенствует закон, должен существовать Закон Законов: любому человеку необходимо иметь возможность представить свое дело в суде[357].

Ирония Бегина имела своей целью не только продемонстрировать ограниченные — по его мнению — юридические познания Бен-Гуриона. Суть этого издевательского замечания заключалась в упоминании Матушки Истории. Бегин хотел сказать, что, раболепствуя подобным образом перед американцами, именно Бен-Гурион, а отнюдь не Бегин, еврей диаспоры, является заложником давних времен. Евреи обрели независимость на своей древней родине, и никакая иностранная держава не вправе диктовать Израилю манеру его поведения. Если американцам был нужен Соблен, они могли бы и подождать решения израильского суда по этому вопросу.

Бен-Гурион, разумеется, не оставил это дело без ответа. Юридическое обоснование своей позиции он представил в газете «Давар»[358], где уделил основное внимание тому обстоятельству, что Закон о возвращении не должен превратить Израиль в «убежище для мошенников и проходимцев». Человек, готовый преследовать «Альталену» в международных водах и там пустить ее ко дну, без колебаний мог выгнать из страны любое нежелательное лицо, не тратя время на какие-либо юридические процедуры. А на аргумент Бегина, что, пренебрегая юридической процедурой в стремлении как можно скорее умилостивить диаспору, еврейское государство само рискует стать криминальным, Бен-Гурион ответил, что, прикрывая еврейский криминальный мир, Израиль рискует утратить добровольную поддержку еврейской диаспоры.

В ходе этой дискуссии и Бегин, и Бен-Гурион основывались, в известной степени, на понятиях времен до обретения страной независимости. Бегин вряд ли мог испытывать особую любовь к человеку типа Соблена, который шпионил в интересах страны, арестовавшей и мучившей самого Бегина. Однако Бегин также знал на собственном опыте, что значит быть несправедливо обвиненным в преступлении, и считал, что презумпция невиновности особенно важна для евреев, которых преследует система, сама по себе не заслуживающая доверия. Бен-Гурион же считал мнение представителей диаспоры очень важным для благополучного существования евреев; он никогда не забывал, что небольшая в количественном отношении, но весьма значимая часть евреев диаспоры проголосовала за раздел Палестины, а ревизионисты, единомышленники Бегина, априорно были против.

Бен-Гурион мог возразить, причем имея на это все основания, что создание государства является практическим достижением, превосходящим все остальное. Однако и дебаты вряд ли были случайны. Еврейское государство создавалось также и словами — причем в буквальном смысле, поскольку там возродился древний язык иврит. В современном Израиле слова и выражения типа «чистота рук» вполне употребительны в повседневной речи, хотя при этом и несут оттенок библейских предписаний и раввинской морали (то же можно сказать, например, и о глаголе «подниматься», используемом в смысле «репатриироваться в Израиль»).

Бегин, с его глубокими познаниями в библейских и литургических текстах, в деле Соблена — как и в ходе многих других дебатов — не упустил возможности запечатлеть и в документах Кнессета, и в национальном сознании те древние принципы морали, которые не утратили значимости и по сей день.

Между тем дело Соблена набирало обороты. Тридцатого июля кабинет рассмотрел обращение Соблена в рамках Закона о возвращении и единогласно отказал ему в визе. На следующий день, 31 июля, члены оппозиции обратились к министру транспорта с запросом относительно того, какую роль тот сыграл при выдворении Соблена рейсом государственной авиакомпании Эль-Аль из страны. Дебаты продолжались настолько долго, что задержали запланированное голосование по государственному бюджету, и 1 августа, в течение нескольких часов, страна жила без утвержденного бюджета.