Менахем Бегин. Битва за душу Израиля

Первого июня Эшкол призвал к созданию правительства национального единства, и это означало, что Бегин, впервые за свою политическую карьеру, вошел в состав кабинета министров Израиля. Он стал министром без портфеля — иными словами, он не получил пост министра финансов, обороны или внутренних дел, но, во всяком случае, этот извечный чужак наконец сделался членом правительства Израиля в самое тяжелое для страны время после 1948 года. Бегин постарался добиться максимума возможного в сложившейся ситуации, сделав политический ход, который мог многим показаться удивительным, хотя в действительности полностью отвечал убежденной вере Бегина в идею еврейского единства: именно он предложил обратиться к Бен-Гуриону с тем, чтобы тот вернулся из отставки и исполнял обязанности премьер-министра на время действия чрезвычайного положения. Бен-Гурион отклонил это предложение, но из его ответа было видно, что он впечатлен им. «Если бы я знал Бегина таким, как я знаю его сейчас, то ход истории мог бы стать совершенно другим»[367].

Растянувшееся на недели ожидание держало всю страну в невыносимом напряжении. В городских парках было выкопано более десяти тысяч могил, и было подготовлено четырнадцать тысяч больничных коек в ожидании многочисленных жертв, которые казались неизбежными[368].

Для этого времени характерно и возрождение духа Жаботинского в лагере религиозных сионистов. Теперь Жаботинский покоился в Израиле, наследник его идеологии впервые в истории вошел в состав правительства страны, и вот со страстной речью выступил религиозный деятель, рабби Цви Иеѓуда Кук, сын бывшего главного раввина ишува и вдохновитель религиозно-политического поселенческого движения. «Почему евреи пошли на раздел страны в 1948 году? Где наш Хеврон? Мы забываем о нем? И где наш Шхем? Мы забываем о нем? И где наш Иерихон? Мы забываем о нем? И где наш восточный берег Иордана? Где каждый клочок нашей земли? Каждая доля четырех локтей Божьей земли? Разве мы вправе отдавать ее шаг за шагом?»[369].

Можно сказать метафорически, что это была еще одна, новая строфа, добавленная к гимну Бейтара, это было эхо стиха Жаботинского: «Два берега у Иордана — один наш, но где другой?». Жаботинский, светский человек, посеял семена движения за всю территорию Страны Израиля; теперь же рабби Кук, человек религиозный, продолжил его дело, отзываясь на надвигающийся кризис не с отчаянием обреченного, но с мессианской страстностью.

Однако общество в целом пребывало в состоянии безысходности и отчаяния. Бен-Гурион был нелегким человеком, однако никто не сомневался в его величии. Эшкол был лишь его копией — это не было секретом ни для него самого, ни для страны. Ситуацию усугубляло то обстоятельство, что угрозу Израилю представляли не только арабы. За спиной Насера таился Советский Союз, а Соединенные Штаты, которые Бен-Гурион всеми силами пытался умиротворить в деле Соблена, были — о чем Бегин предупреждал еще в 1956 году — слишком поглощены Вьетнамской войной, чтобы следовать данному ими в 1956 году торжественному обещанию обеспечить безопасность Израиля[370]. Еврейское государство могло рассчитывать только на себя, и многие израильтяне не могли не опасаться, что, даже живя в суверенной стране, они оказались отданными на милость врагов, стремящихся к их уничтожению — как это было прежде, в Европе. Вдруг подтвердилась обоснованность уроков из истории диаспоры, о которых на протяжении десятилетий говорил Бегин; сам по себе факт создания еврейского государства не исключал вероятность повторения трагических событий прошлого. Вечный удел евреев неизменен, подчеркивал Бегин, где бы они ни жили. Насер подтвердил справедливость слов Бегина.

Однако, в отличие от ситуации в Европе, израильтяне не намеревались ждать, когда их поведут, как пресловутых овец, на бойню. ВВС Израиля нанесли ныне всем известный упреждающий удар, уничтожив практически все египетские боевые самолеты еще на аэродромных стоянках. Исход войны, длившейся шесть дней, был изначально предопределен благодаря решительности этого шага, хотя тяжелые бои велись и в остальные дни, на протяжении которых израильские войска вытеснили египтян с Синайского полуострова, отбили у Сирии Голанские высоты и, при полной поддержке и поощрении Бегина, вернули контроль над Восточным Иерусалимом и Храмовой горой. Старый город Иерусалима, который Бегин рассчитывал возвратить с помощью оружия «Альталены» и бойцов Эцеля в 1948 году, был теперь в руках израильтян. Израильскими стали также гора Скопус, место трагической гибели медицинского конвоя, направлявшегося в больницу Ѓадасса, и Масличная гора. Государство Израиль утроило свои размеры. Эта война получила название Шестидневной войны, а Бегин называл ее Войной избавления и спасения[371].