Показательно, что первым официальным решением премьер-министра всего лишь через неделю после вступления в должность стало представление 66 вьетнамцам убежища в Израиле. Он заверил беженцев, что «они будут приняты со всем возможным радушием»[407]
, а также пообещал им помощь в изучении иврита и в поисках работы. Многие из этой группы остались жить в Израиле, поселившись в Хайфе и Тель-Авиве и занявшись ресторанным бизнесом; их дети говорят на иврите уже с самого детства[408].Менахем Бегин встречался с президентом Джимми Картером в июле 1977 года, и Картер воспользовался этой возможностью, чтобы публично воздать должное Бегину за спасение вьетнамцев.
Это был акт сострадания, акт великодушия, свидетельство того, насколько важным он сам и его правительство считали предоставление убежища людям, которые оказались в крайней нужде и желали продемонстрировать свои личные качества и стремление к свободе, что является также и олицетворением исторической борьбы народа Израиля[409]
.В ответном слове Бегин предложил рассмотреть этот эпизод в рамках израильского опыта и подлинно еврейского универсализма. Он напомнил историю судна «Сент-Луис», пассажиров которого — более девятисот евреев, вырвавшихся в 1939 году из Германии, — не приняли ни на Кубе, ни в США, ни в Канаде; они вынуждены были вернуться в Европу, и многие из них стали жертвами Катастрофы европейского еврейства. «Мы никогда не забываем судьбы наших соотечественников, людей преследуемых, унижаемых, погибающих, — сказал Бегин Картеру. — Вот почему совершенно естественно, что моим первым решением на посту премьер-министра стало предоставление этим людям убежища в Земле Израиля»[410]
.Для Бегина это решение было результатом инстинкта, не требующего особых размышлений. До Бегина в Израиле не существовало практики предоставления убежища нееврейским беженцам. В последнее время большие группы беженцев из Эритреи и Южного Судана прибывают к израильским границам, пересекая перед этим Египет, но ни один из израильских лидеров не высказывался по этому поводу с такой этической и чисто еврейской ясностью, которую продемонстрировал Бегин. Было в нем нечто, заставлявшее беспомощных поверить в то, что он заботится о них — не потому, что считает это политически целесообразным, а на уровне инстинкта. Будучи в начале 1950-х годов с визитом в Южной Африке, государстве апартеида, он не соглашался выступать с лекциями в залах, куда не допускали негров[411]
, а также отказался ехать на рикше; все это было вопросом «достоинства» (Тем же летом 1977 года Бегин занимался проблемами еще одной группы евреев, которые, как он знал, крайне нуждаются в помощи. Через несколько недель после своего вступления в должность Бегин встретился с Ицхаком Хофи, главой «Моссада», и буквально потребовал от него «привезти в страну евреев из Эфиопии»[413]
.Существует немало теорий относительно происхождения эфиопских евреев. Но каково бы ни было их происхождение, ясно, что эти евреи проделали свой путь в Эфиопию, видимо, спасаясь от какого-то большого несчастья в Иудее, еще задолго до появления раввинского иудаизма, основы основ всех современных форм еврейской жизни. Полностью отрезанные от тех значительных перемен, которые преобразовали еврейскую религию и цивилизацию после разрушения Храма, они долгие годы провели как бы в «капсуле времени» еврейской жизни, храня традиции, как никто иной, на протяжении тысячелетий[414]
. Обычно их называют «фалаша», что на древнеэфиопском языкеИзраильский Закон о возвращении 1950 года, к помощи которого пытался прибегнуть Роберт Соблен, надеясь получить убежище в еврейском государстве, гласит, что «каждый еврей имеет право на репатриацию в эту страну»[416]
Поправка к этому закону от 1970 года уточняет, что «еврей» — это человек, рожденный матерью-еврейкой, либо тот, кто принял иудаизм и не принадлежит к другой религии. Здесь возник интересный вопрос относительно эфиопских евреев: евреи ли они изначально, даже если в Новое время их культура и религия, по сути, не воспринимаются как иудейские? Верховный сефардский раввин стал первым, подтвердившим, что они являются евреями. В своем имеющем историческое значение постановлении от 9 февраля 1973 года рав Овадья Йосеф определил: