Менахем Бегин. Битва за душу Израиля

Затем Бегин перешел от универсализма Джефферсона к конкретной истории и нуждам еврейского народа. Он говорил о разрушении еврейской жизни в Европе, о стремлении евреев создать свое государство. Ссылаясь на своего учителя Жаботинского, Бегин сказал своей многонациональной аудитории, что «история Израиля — это не война и мир, но скорее мир, достигаемый силой. Однако мы заявляем и хотим, чтобы это стало известно всем, мы особо подчеркиваем и констатируем, что борцы за свободу ненавидят войну. Я и мои друзья знаем это правило, заповеданное нам Зеевом Жаботинским — на основе его личного примера и примера Джузеппе Гарибальди. Наши духовные братья, где бы они ни находились, постигли это от своих учителей. Это наш общий принцип и наша вера: если человек, благодаря своим усилиям и принесенным жертвам, добился свободы и с нею перспективы мирной жизни, то надо защищать мир, поскольку нет в жизни миссии более священной, чем эта. Вот почему возрожденный Израиль всегда стремится к миру, страстно желает его и прилагает все возможные усилия для его достижения. Я и мои коллеги шли по стопам наших предшественников с первых же дней, что мы были призваны нашим народом радеть о его будущем. Мы были готовы отправиться куда угодно, идти любым путем, прилагать любые усилия, чтобы добиться переговоров между Израилем и его соседями…»[497].

И, наконец, дабы еще раз подчеркнуть важность еврейского народа для дела всей своей жизни, он напомнил аудитории, что принимает эту премию не как человек по имени Менахем Бегин, а как представитель еврейского народа, который все еще залечивает свои раны:

А теперь позвольте мне обратиться к вам, госпожа председатель Нобелевского комитета по присуждению премии мира, и ко всем членам этого Комитета со словами благодарности. Я благодарю вас за эту великую честь; она, однако, принадлежит не мне — она принадлежит моему народу, древнему и возродившемуся народу, который вернулся с любовью и глубокой привязанностью на землю своих предков после многих веков скитаний и преследований. Наш народ заслужил эту почетную награду, поскольку он много страдал, поскольку он потерял многих своих сынов, поскольку он любит мир и стремится к нему от всего сердца — для себя и для своих соседей. От имени своего народа я с почтением принимаю эту награду и от его имени я благодарю вас от всей души[498].

Итак, Нобелевская премия была вручена (Бегин пожертвовал все денежное вознаграждение в фонд неимущих студентов), однако соглашение пока не было реализовано в полной мере — предстояло обсудить еще множество деталей. Картер прибыл в Иерусалим, чтобы поддержать Бегина, однако этот визит убедил его лишь в том, что Бегин теряет сторонников внутри страны и что время уходит. Ощущая остроту положения, Картер убедил Садата отказаться от нескольких требований (включая последнее — и, со всей очевидностью, злонамеренное — относительно размещения египетских офицеров связи в Газе и на Западном берегу, якобы для оказания местному населению содействия в процессе подготовки к провозглашению независимости)[499], после чего стороны начали продвигаться к реализации соглашения.

Подписание мирного соглашения было намечено на 26 марта 1979 года, то есть через 16 месяцев после визита Садата в Израиль. Бегин предложил, чтобы церемония подписания происходила в Иерусалиме, однако Садат отказался. Совершилось это историческое событие на Южной лужайке Белого дома, в присутствии 1600 человек. Садат объявил о начале «новой главы в истории сосуществования между народами» и при этом очередной раз не упомянул имени Бегина. Бегин, как и в Осло, поздравил Садата за «гражданское мужество», проявленное им, несмотря на противодействие и враждебные настроения как внутри Египта, так и во всем арабском мире.

Иеѓуда Авнер, присутствовавший на церемонии подписания, вспоминал: «Бегин достал из кармана черную шелковую кипу, надел ее и прочитал полный текст Псалма Давида на иврите, без перевода на английский»[500].