Ментальная перезагрузка. 5 шагов к своей настоящей жизни

Когда я сидел у костра с друзьями в Финнмарке, я мог свободно рассказывать о том, что меня беспокоило. Конечно, мы и о чем-нибудь приятном говорили, но я разрешал себе быть человеком, который о чем-то немного тревожится, волнуется. Мог, например, сказать, что мне стыдно, так как я не считаю себя достаточно хорошим в чем-либо. Так же свободно я чувствовал себя, когда сидел на коленях у бабушки. Так же свободно, как деревья, которые качаются на ветру и не боятся показывать себя со всех сторон, не боятся быть такими, какие они есть.

— Я был уязвим, — говорю я.

— А ведь любой из нас уязвим, не так ли? — произносит доктор.

* * *

Когда я был маленьким, то, сидя за столом у себя в комнате, много читал. В основном о путешественниках и изобретателях. Мне особенно нравилась популярная серия книг по истории. Часто мечтал быть как Давид Ливингстон, Томас Эдисон или Марко Поло[13], разрабатывать какие-нибудь безумные планы, которые дали бы возможность наполнить жизнь приключениями. Время от времени заходила мама и приносила мне дольки апельсина. Гладила меня по голове.

Хорошая, беззаботная была пора.

Здесь, в реабилитационном центре, апельсиновые дольки появляются нечасто, но у меня есть большой стол. На нем скопилось много книг о том, как быть, когда настают тяжелые времена, а сам стол стоит посередине моей комнаты, символизируя, что я вынужден отвоевывать себе пространство. Речь идет об осознанности. О страданиях и тревоге. Понимаю, что надо прекращать зацикливаться на прошлом и начать верить в себя, в свое будущее.

Думаю, что такой, какой есть, я достаточно хорош.

Думаю, завтрашний день будет чуть лучше сегодня­шнего.

Мотивационный тренинг

Это было в 1990-е, поздней осенью. У нас была очередная тренировка возле озера Трансйоен, неподалеку от военного лагеря Трендум. В какой-то момент я встал под деревом и начал ругаться. Мы устроили привал, чтобы перегруппироваться перед новым маршрутом патрулирования. Дело происходило глубокой ночью, шел дождь, прямой, несгибаемый, струи были словно металлические прутья, которыми на лестнице закрепляют ковры. У меня болели плечи, я устал, проголодался, замерз — при такой высокой влажности и почти нулевой температуре форма не согревала, а функционировала прямо противоположным образом, — и зубы у меня стучали, как хлопотливые дятлы. Я все гадал, когда эта чертова тренировка закончится, думал, смогу ли я и дальше жить в подобном режиме, неизбежном при патрулировании, и не следует ли сказать «прощай» всей этой армейской жизни. Настрой был отвратительный, я ни в какую не хотел спокойно принимать происходящее. Стоял под деревом, проклиная все и вся и не желая участвовать ни в чем.

Сил совсем не осталось.

— Не забудьте наполнить фляги! — крикнул кто-то из офицеров.

Я тяжело вздохнул. С трудом вытащил свою флягу откуда-то из-под вещей, составлявших базовую экипировку. Дрожащей рукой открутил крышку, заглянул и увидел, что внутри почти пусто. В остатках воды, которая когда-то была снегом — во время передвижения мы держали фляги со снегом на груди, чтобы он растаял, — плавало несколько сосновых игл. Сейчас, в перерыве, появилась возможность утолить жажду из огромной авто­цистерны с чистой водой, в которой не было ни грязи, ни иголок. Наполнить флягу было легче легкого, но я настолько погрузился в злобную тоску, что предпочел и дальше терпеть жажду и за водой не пошел.

И вдруг я увидел Ингве, который разговаривал с капралом под другим деревом, в нескольких метрах от меня. Я не мог слышать, что он там говорил, и вообще едва различал его в полутьме, но, судя по языку тела, он был счастлив. Смеялся, бодро размахивал руками. Мы с Ингве знали друг друга уже три года — с тех пор как поступили в школу офицеров, — и его веселый нрав мне обычно был по душе. Но теперь мне казалось, будто он надо мной издевается, — я был сыт по горло этой его позитивностью. Мы были в одинаковом физическом состоянии, оба прошли одну и ту же дистанцию с рюкзаками одинакового веса и в одинаковых погодных условиях. Он так же промок, как и я. Так же замерз. Так же проголодался. Так же устал. И тем не менее он стоял там и ухмылялся капралу. Конечно, мне следовало бы заняться флягой, но я больше не мог всего этого выносить. Не видел ни одной причины для оптимистичного настроя. Так я думал, пока приближался к Ингве и капралу. Я не знал, что именно буду говорить, просто хотелось сцепиться с Ингве. Поставить его на место. Я остановился перед ними, несколько секунд колебался, потом произнес:

— Как дела?

Я надеялся, что мне удастся разжечь конфликт. Но на ум пришла именно эта фраза.

Ингве посмотрел на меня. Дрожа и улыбаясь, он прыгал то на одной, то на другой ноге. Поглядел на мою обувь, а потом сказал со своим резким западно-норвежским акцентом:

— Отлично, спасибочки. Ногам приятно и сухо. А у тебя-то как?