Мера всех вещей

Сокр. Ну, согласись же со мной и в следующем, что я говорил им, если только слова мои тогда казались тебе справедливыми. Я говорил, что кухонное дело почитаю не искусством, а навыком; но медицину – так, потому что медицина-то рассматривает и природу того, чему служит, и причину того, что делает, и во всем этом может дать отчет; напротив, первое, заботящееся об удовольствии, к которому направлено все его служение, идет к нему совершенно без искусства: не рассматривает ни природы удовольствия, ни причины, и, поколику вовсе бессмысленно, просто сказать, ничего не рассчитывает, – это наметанность и привычность, которая только помнит, как и что обыкновенно бывает, чем возбуждаются удовольствия. Итак, сперва наблюдай, удовлетворительными ли тебе кажутся слова мои, и нет ли в отношении к самой душе каких-нибудь таких занятий, что одни из них искусственны и показывают какую-либо заботливость о наилучшем для души, а другие мало ценят наилучшее и, равно как там, имеют в виду только душевное удовольствие, каким бы образом оно ни получалось, не разбирая, какое удовольствие лучше или хуже, и думая только о том, чтобы было приятно, лучше ли выйдет из того или хуже. По моему мнению, Калликл, такие занятия действительно есть, и я называю их ласкательством – в отношении к телу, в отношении к душе и в отношении ко всему, чему кто-либо старается доставить удовольствие, не разбирая, которое из них лучше и которое хуже. Ну а ты касательно этого сходишься ли с нами в своем мнении или намерен противоречить?

Калл. Нет, я соглашаюсь, чтобы разговор твой привести к концу и угодить Горгиасу.

Сокр. Но это ласкательство с одною ли только душою имеет дело, а с двумя и со многими не имеет?

Калл. Нет, и с двумя, и со многими.

Сокр. Стало быть, не разбирая, что наилучше, угождает всем вдруг?

Калл. Я думаю.

Сокр. Так можешь ли сказать, что за занятия, которые делают это? Или лучше, если хочешь, позволь мне спрашивать тебя – и какие из них, по твоему мнению, относятся сюда, утверждай, а не относятся – не утверждай. Во-первых, рассмотрим игру на флейте. Не кажется ли она тебе, Калликл, чем-то таким, что гоняется за одним удовольствием, а больше ни о чем не заботится?

Калл. Да, мне кажется.

Сокр. И все подобные тому; например, игра на цитре во время общественных игр389?

Калл. Да.

Сокр. Ну а изучение хоров и поэзия дифирамбическая390 не таким же ли кажется тебе занятием? Думаешь ли, что Кинисиас, сын Мелиса, сколько-нибудь заботится, как бы высказать что-либо такое, через что его слушатели сделались бы лучшими? Или он старается только угодить толпе зрителей?

Калл. Что касается до Кинисиаса, Сократ, то уж очевидно, что последнее.

Сокр. Ну, а его отец Мелис? Кажется ли тебе, что он имел в виду наилучшее, когда пел под звуки цитры? Или, напротив, не возбуждал даже и удовольствия, потому что своим пением мучил слушателей? Смотри же теперь: всякое пение под звуки цитры и поэзия дифирамбическая не кажутся ли тебе изобретением для удовольствия?

Калл. Кажутся.

Сокр. Но что теперь эта важная и дивная поэзия трагическая? О чем она заботится? К тому ли, думаешь, направлено ее намерение и старание, чтобы только угодить зрителям, или она употребляет все силы, как бы не сказать чего-нибудь, хоть и приятного им, и нравящегося, но вредного, – как бы все говорить и петь, хоть иногда и неприятное, да полезное, будут ли они рады тому или нет? К чему, кажется тебе, расположена поэзия трагическая?

Калл. Это-то явно, Сократ, что она стремится более к удовольствию и к угождению зрителям391.

Сокр. А не это ли, Калликл, недавно назвали мы ласкательством?

Калл. Конечно.

Сокр. Представь же, что кто-нибудь от поэтического сочинения отнял и напев, и рифм392, и метр: не правда ли, что в нем тогда остались только речи?

Калл. Необходимо.

Сокр. И эти самые речи произносятся толпе и народу?

Калл. Полагаю.

Сокр. Стало быть, поэзия есть некоторого рода ораторство.

Калл. Явно.

Сокр. Но ораторство есть риторика. Разве не кажется тебе, что поэты в театрах риторствуют?

Калл. Кажется.

Сокр. Следовательно, теперь мы нашли какую-то риторику для такого народа, который состоит из детей, женщин и мужчин, из рабов и свободных, и этой риторике не очень рады, потому что признали ее ласкательством.

Калл. Конечно.

Сокр. Пускай. Но что же такое риторика для афинского народа и для других по городам народов, состоящих из людей свободных? Что такое у нас эта риторика? Кажется ли тебе, что риторы всегда говорят для наилучшего и метят на то, как бы граждан, посредством своих речей, сделать наилучшими? Или они так же стремятся угождать гражданам и, ради частной своей пользы уничижая благо общее, беседуют с народами, как с детьми, и стараются только доставлять им удовольствие, а лучшими ли через то сделаются они или худшими, нисколько не заботятся?