Мертвые голоса

– Достань банку с майонезом, – велел он, – и сделай сэндвичи с ветчиной. Жаль, что мы уже второй вечер подряд едим холодные бутерброды на ужин, но с газом проблемы, так что плита не работает. По крайней мере, тут много сухих запасов. – Он дернул Олли за кудрявый локон. – Одними зефирками сыт не будешь.

На самом деле, Олли была вполне сыта после такого количества маршмеллоу. Но она послушно взяла нож и хлеб. Помогать папе с готовкой было для нее привычным делом. Это вернуло ей присутствие духа.

Папа Олли обожал всех кормить, так что мистер Уилсон оставил его на кухне за главного. И правильно, с гордостью подумала Олли. Ее папа готовил намного вкуснее.

Олли намазала майонез на хлеб и разложила на него аккуратно нарезанную ветчину, одновременно рассматривая кухню. Здесь стояли большие новенькие разделочные столы с металлическими столешницами и металлические раковины. Огромная газовая плита с восемью конфорками. Как жаль, что нельзя просто включить ее и сварить суп. Увы, сейчас ничего не работает.

В углу Олли заметила узкую дверцу с помятой ручкой. В полумраке ее сложно было разглядеть.

– А куда ведет эта дверь? – спросила она.

– Сэм говорит, что в подвал, – ответил папа. – Но там только горы ржавых гвоздей, старых топоров и прочих острых штуковин. Так что давай ты отложишь исследование подвала до завтра?

– Меня даже уговаривать не придется, – с чувством произнесла Олли. У нее не было ни малейшего желания лезть в старый заплесневелый подвал.

Они доделали сэндвичи и отнесли их остальным вместе с чипсами, яблоками и апельсинами. Мисс Цинтнер пыталась вскипятить воду в котелке, криво подвешенном над огнем, но ничего не выходило. «Моя мама точно знала бы, что делать», – промелькнуло у Олли в голове, но она постаралась прогнать эту мысль. Мисс Цинтнер была не виновата в том, что у них нет возможности вскипятить чайник. Огонь никак не хотел разгораться. Он все так же еле теплился и дымил, и этот дым, вместо того чтобы подниматься вертикально, расползался по сторонам и щипал глаза.

– Пап, как думаешь, метель до завтра закончится? – спросила Олли, когда они доели сэндвичи. На дом уже опустилась чернильная ненастная ночь. Некоторые лампы, работавшие от сменных аккумуляторов, успели отключиться, и даже с новыми батарейками отказывались включаться. Все восемь человек, находившиеся в доме, собрались у камина, в маленьком круге тепла и света возле него. Олли устроилась на одеяле возле кресла, на котором сидел отец, и прижалась к его колену, как маленький ребенок. Даже ее папа уже не мог скрывать усталость. Весь вечер он шутил и напевал себе под нос, пока дом продолжал остывать. Все это время отец поднимал им настроение. Но теперь у него под глазами появились темные мешки.

– Я не знаю, Оллиненок, – просто ответил он. – Я никогда в жизни не видел такой бури. Но все будет хорошо. Рано или поздно метель закончится. У нас есть стены, крыша, одеяла, куча еды и дров. Все будет в порядке.

– Пап… а ты когда-нибудь верил в привидений? – продолжила Олли.

Отец нахмурился, глядя на нее сверху вниз и ковыряя занозу, застрявшую у него в большом пальце. Олли тут же пожалела, что спросила. Он ведь тоже весь день волновался, пусть и о другом – о том, как накормить, обогреть и успокоить ее, Брайана и Коко.

– Я верю в память, – серьезно ответил папа. – Верю в то, что, если помнишь и очень сильно любишь кого-то, это воспоминание становится своего рода призраком. Можно так хорошо помнить человека, что будет казаться, будто он прямо сейчас сидит где-то в соседней комнате, ждет за углом, вот-вот войдет в дверь. Но если ты о привидениях, на которых охотится мистер Воланд… которые ходят по земле, как Джейкоб Марли в «Рождественской песни»[2], то нет. В таких привидений я не верю. Рано или поздно приходится разобраться в том, во что веришь, Оллиненок. Это приходит с возрастом. Но… – Он наклонился и зашептал ей на ухо: – я бы поменьше слушал, что говорит мистер Воланд. Те, кто умер, ушли навсегда. С нами остается только их частичка, которую мы храним в своей душе.

Олли кивнула.

– Ладно, – тихо произнесла она, и оба уставились на тускло мерцающие угли в очаге. – Я люблю тебя.

Отец ласково погладил ее по волосам, глядя на огонь, который все слабел и тускнел, отступая перед темнотой.

Еще несколько ламп погасли. Осталось всего две. Тени от слабого пламени плясали по стенам столовой, но Коко старалась на них не смотреть. Ей все время казалось, что она вот-вот увидит человеческую фигуру, которая тянет к ним длинную руку.

Коко очень не хотела, чтобы становилось темно.

– Эй, Коко, – позвала ее мама, – поможешь мне расстелить одеяла?

Коко подошла к ней. Мама раскладывала одеяла и подушки таким образом, чтобы каждому досталось спальное место как можно ближе к очагу. Было решено, что Олли, Коко, Брайан, а также мама Коко и мистер Адлер лягут спать со стороны столовой, а мистер Воланд и Уилсоны – со стороны холла.