Метаморфозы

        Издали буду я зреть. Дрожащих, боящихся смерти,

        Ныне начну наставлять и судеб чреду им открою.

        О человеческий род, страшащийся холода смерти!

        Что ты и Стикса, и тьмы, что пустых ты боишься названий, —

155 Материала певцов, — воздаяний мнимого мира?

        Ваши тела — их сожжет ли костер или время гниеньем

        Их уничтожит — уже не узнают страданий, поверьте!

        Души одни не умрут; но вечно, оставив обитель

        Прежнюю, в новых домах жить будут, приняты снова.

160 Сам я — помню о том — во время похода на Трою

        Сыном Панфеевым был Эвфорбом,[595] которому прямо

        В грудь засело копье, направлено младшим Атридом.

        Щит я недавно узнал, что носил я когда-то на шуйце, —

        В храме Юноны висит он в Абантовом Аргосе ныне.

165 Так: изменяется все, но не гибнет ничто и, блуждая,

        Входит туда и сюда; тела занимает любые

        Дух; из животных он тел переходит в людские, из наших

        Снова в животных, а сам — во веки веков не исчезнет.

        Словно податливый воск, что в новые лепится формы,

170 Не пребывает одним, не имеет единого вида,

        Но остается собой, — так точно душа, оставаясь

        Тою же, — так я учу, — переходит в различные плоти.

        Да не поддастся же в вас благочестие — жадности чрева!

        О, берегись, говорю, несказанным убийством родные

175 Души из тел изгонять! Пусть кровь не питается кровью.

        Раз уж пустился я плыть по открытому морю и ветром

        Парус напружен, — скажу: постоянного нет во вселенной,

        Все в ней течет — и зыбок любой образуемый облик.

        Время само утекает всегда в постоянном движенье,

180 Уподобляясь реке; ни реке, ни летучему часу

        Остановиться нельзя. Как волна на волну набегает,

        Гонит волну пред собой, нагоняема сзади волною, —

        Так же бегут и часы, вослед возникая друг другу,

        Новые вечно, затем что бывшее раньше пропало,

185 Сущего не было, — все обновляются вечно мгновенья.

        Видишь, как, выйдя из вод, к рассвету тянутся ночи,

        Ярко сияющий день за черною следует ночью.

        Цвет не один у небес в то время, как, сковано дремой,

        Все в утомлении спит; иль в час, когда Светоносец

190 Всходит на белом коне; тогда ли, когда на рассвете

        Паллантиада весь мир, чтобы Фебу вручить, обагряет.

        Даже божественный щит, подымаясь с земли преисподней,

        Ал, возникая, и ал, скрываясь в земле преисподней,

        Но белоснежен вверху затем, что природа эфира

195 Благоприятнее там и далеко земная зараза.

        Также Дианы ночной не может остаться единым

        Облик, меняется он постоянно со сменою суток:

        Месяц растущий крупней, а месяц на убыли — меньше.

        Что же? Не видите ль вы, как год сменяет четыре

200 Времени, как чередом подражает он возрастам нашим?

        Маленький он, сосунок, младенческим летам подобен

        Ранней весной; ярка и нежна, еще сил не набравшись,

        Полнится соком трава, поселян услаждая надеждой;

        Все в это время цветет; в цветах запестрел, улыбаясь,

205 Луг благодатный; но нет еще в зелени зрелости должной.

        В лето потом переходит весна, в могучую пору;

        Сильным стал юношей год, — мощнее нет времени года,

        Нет плодовитей его, бурнее в году не бывает.

        Осень наступит затем, отложившая юную пылкость,

210 Зрелая, кроткая; год — не юноша, но и не старец —

        Станет умерен, — меж тем виски сединою кропятся.

        После старуха зима приближается шагом дрожащим,

        Вовсе волос лишена иль с седыми уже волосами…

        Также и наши тела постоянно, не зная покоя,

215 Преобращаются. Тем, что были мы, что мы сегодня,

        Завтра не будем уже. Был день, мы семенем были

        И — лишь намек на людей — обитали у матери в лоне.

        Руки искусные к нам приложила природа; и, видя,

        Что утесняется плод беременной матери чревом,

220 Скрытые в нем, в воздушный простор их выводит из дома.

        Вот, появившись на свет, лежит без силы младенец;

        Четвероногий почти, как зверь, влачит свои члены.

        Вот понемногу, дрожа, на ступне, пока не окрепшей,

        Начал стоять, но еще поддержки требует. Вскоре

225 Он уже силен и скор. Но поприще юности краткой

        Пройдено. Вот и года миновали срединные также,

        И по наклону уже несется он к старости шаткой.

        Жизнь подрывает она; разрушаются прежние силы.

        Старый заплакал Милон[596], увидев, что стали бессильны

230 Мощные руки его, что, дряблые, виснут, — когда-то

        Тяжкою крепостью мышц с Геркулесовой схожие дланью.

        Плачет и Тиндара дочь, старушечьи видя морщины

        В зеркале; ради чего — вопрошает — похищена дважды?

        Время — свидетель вещей — и ты, о завистница старость,

235 Все разрушаете вы; уязвленное времени зубом,

        Уничтожаете все постепенною медленной смертью.

        Не пребывает и то, что мы называем стихией.

        Вас научу измененьям стихий, приготовьте вниманье.

        Вечный содержит в себе четыре зиждительных тела

240 Мир. Два тела из них отличаются тяжестью, в область

        Нижнюю их — то земля и вода — все собственный тянет.

        У остальных же у двух нет веса, ничто не гнетет их;

        Воздух летит в высоту и огонь, что воздуха чище.

        И хоть далеко они отстоят друг от друга, однако

245 Все происходит из них и в них же возвратится.

        Чистую воду земля испаряет, редея в просторе,

        Воздухом станет вода; а воздух, тяжесть утратив,

        Сам растворившись еще, вновь вышним огнем засверкает.

        Все обращается вспять, и круг замыкается снова.

250 Ибо, сгущаясь, огонь вновь в воздух густой переходит,