Метаморфозы. Новая история философии

Ещё Иоанн Дунс Скот высказывал мысль, что наша (людей) задача в том, чтобы уменьшить значение детерминизма и увеличить пропорцию свободы воли. Опасность сегодняшнего этапа достижения этой цели в том, что обнаружился (обнажился) внутренний кризис могущества человека, обостривший проблемы экологии, самого гуманизма. Выяснилось, что «вторая природа» развивается по законам, с которыми надо считаться как с объективными, а стихийность может носить сознательный, например, «управленческий» характер, вследствие чего нерациональное, неразумное способно выступать в разумной форме. Так, например, почти все отрасли фундаментальной науки за последние 10–15 лет (если считать от времени написания работы, то есть 1990 года, то получится, что примерно с 1975–80 годов) объявили себя «эволюционными». Своеобразное «триумфальное шествие» эволюционных идей. «Если бы среди учёных было принято проводить хит-парады, то в пятёрке популярности оказались бы работы, так или иначе связанные с проблематикой эволюционирования»[228]. Терминологически в научной литературе эта ситуация нашла отражение в понятии «глобального эволюционизма». «Учитывая, что идеи эволюции внедрились в термодинамику, микро- и астрофизику, в объяснении Вселенной (Универсума) как целого, более правильно, по-видимому, называть его универсальным… [Суть данного подхода к реальности в том, что] все процессы в ней (прямо или в тенденции) рассматриваются идущими в определённом направлении, от низшего к высшему, и что способом бытия материи, её атрибутом надо, таким образом, считать не движение как любое изменение, а развитие»[229].

Это та самая ситуация, при которой «лучшее – враг хорошего». Причины универсализации «эволюционизма» связаны с «технократической верой, что все проблемы существуют главным образом из-за недостаточно высокого уровня научно-технического развития и будут решены на его следующем витке: при всеобщей механизации, затем роботизации, компьютеризации, через овладение атомной энергией, потом термоядерной или искусственным интеллектом и т. д.»[230].

История философской мысли имеет глубокую традицию критики сведения высшего к низшему – редукционизма. Такой подход отвлекает от диалектической борьбы противоположностей, ведя к потере жизненного напряжения в бытии объектов и его понимании. Но столь же одностороння и противоположная тенденция сведения низшего к высшему, наделения развития, прогресса, направленной эволюции качеством всеобщности. Этот «редукционизм наоборот» выражается в тотальном социологизме, игнорирующем природные константы человека, столь же тотальном гештальтизме, не учитывающим значения анализа, и опять-таки тотальном структурализме, не считающимся с ролью элементов, и, наконец, тотальном коллективизме, подавляющем интересы индивида. Все они онтологизируют определённый приёма мысли, оправданный в познании, но совершенно неправомерный за его пределами. Результат, достигнутый мышлением, таким образом превращается в начало, из которого выводится реальность – «явления»[231].

Тайна универсального эволюционизма – креативизм, и его другая сторона – финализм. Креативизм есть доведённый до логического конца эволюционизм и техницизм. Уже в конце 1980-х годов было очевидно, что «прогрессистская философия» с её развитием через борьбу антагонистических противоположностей не годится для решения глобальных проблем человечества, его выживанию. Прогресс стал тождественным развитию техники и технологии. Он стал традицией. Но людям нужны они сами. Хотя бы как традиция. Отсюда – «антропоконсерватизм» с его слоганом «Так продлимся!»

Отличие исторического сознания от всех других форм в том, что оно стремится к воспроизведению событий такими, какими они были. Оно требует уважения к мере самого предмета и события, ведение диалога с прошлым. Если же отождествить историзм с генетизмом, тогда он перерождается в прогрессизм, в предсказание событий. Становление ноотехносферы требует рационализации и информатизации бытия. Не зря её творцы и адепты провозглашают «конец истории» (Ф. Фукуяма). Техника эволюционирует, саморазвивается. Главный продукт современного творчества вовсе не искусство, а искусственное. Творчество как парадигма – это научно-техническая новационная деятельность[232].

Вот, например, М. Мамардашвили тоже говорил о том, что «обычно строят, прежде всего, такого типа теории, которые относятся к устойчивым, повторяющимся и обратимым явлениям, и затем на фоне этого в качестве добавки, уточнения и т. д. начинают говорить о тех условиях и особенностях, которые связаны с появлением в мире инноваций, нового. Но, очевидно, имело бы смысл поступать наоборот – начинать с введения каких-то понятий для строения мира и законов именно с учётом и в разрезе инноваций, а остальное, то есть обратимые, устойчивые и повторяющиеся в полноте бытия процессы, рассматривать уже как частный случай на фоне концептуально продуманной проблемы рождения, развития и исчезновения новых форм, регулируя утверждения о последних принципом соответствия»[233].