Во-первых, Мальтус считается основоположником науки демографии и популяционных исследований. Англия провела свою первую перепись населения в 1801 году, что демонстрирует влияние Мальтуса. Сам термин «демография» впервые появился несколько позже, в книге Жана-Клода Ашиль Гийяра (1799–1876) «Элементы статистики человека, или демографические сравнения» (1855), под которой, однако, Гийяр первоначально подразумевал более или менее естественную и социальную историю человеческого общества. В целом же, историю теории народонаселения можно резюмировать в трёх словах: до-мальтузианская, мальтузианская и пост-мальтузианская[120]
.Во-вторых, Мальтус считается вдохновителем той части представителей «социальной инженерии»», которая выступает за строгий контроль численности населения и ограничение экономического роста.
В-третьих, «Опыт» Мальтуса подчёркивает мрачный и фаталистический взгляд многих учёных и социальных реформаторов, которые прогнозируют бедность, смерть, невзгоды, войны и ухудшение состояния окружающей среды из-за демографического давления на ресурсы. Эссе Мальтуса на самом деле было его вкладом в дискуссию, которая тогда уже бушевала в течение многих лет, об истинных причинах бедности и человеческих страданий, которые он и его современники видели принимающими на их глазах довольно шокирующие формы в начале промышленной революции. Некоторые винили во всём этом, прежде всего, жадность новых фабрикантов и вообще существующий общественный порядок, который они хотели заменить более справедливым (прежде всего утопические социалисты и их предшественники). Именно в контексте этой дискуссии первое эссе Мальтуса (в 1798 году) было специально направлено против таких людей, как Уильям Годвин в Англии и маркиз де Кондорсе во Франции, которые говорили о бесконечной способности человека к совершенствованию, в то время как Мальтус был убеждён, что врождённое стремление человека размножаться темпами, превышающими его способность прокормить себя и своё потомство, обрекало его на постоянную бедность и невзгоды. Мальтус считал себя «иконоборцем», разбивающим красивые, но нереалистичные образы утопических мечтателей, используя принцип народонаселения как свой «молот». С его точки зрения, ограничения на социальные изменения являются не просто продуктом социальной природы человека, они являются следствием его биологической природы и физических качеств мира. Мальтус выдвинул проблему, которая, казалось, не могла быть решена рациональным мышлением или политическими действиями: он закрыл вселенную социальных возможностей в умах людей.
Соответственно, и это в-четвёртых, согласно Мальтусу, любые дебаты относительно политической формы будущего утопического государства были бессмысленными, потому что все футуристические мечты о всеобщем мире и изобилии были недостижимы по экологическим соображениям. Тем самым Мальтус заложил основы экологии как науки! Кстати, то, что «экология» и «экономика» – однокоренные слова, отнюдь не случайно. В общем-то это две стороны одной монеты. С другой стороны, Мальтус был «политэкономом», «политическим биологом» и «политическим демографом», чей самый известный аргумент был задуман и представлен как вклад, по сути, в политическую дискуссию.
Во времена Мальтуса наиболее очевидным передним краем прогресса в «прикладной экологии» было разведение сельскохозяйственных культур на территории колоний. Создание «плантаций» было в самом центре колониальных усилий, неудивительно поэтому, что в XIX веке появилось острое понимание проблем, связанных с их содержанием. Отрасли биологии, которые быстро развивались в тот период, как правило, руководствовались этими императивами. Первые учебники по экологии также были созданы в этом контексте и, таким образом, представляли значительный интерес для утопических экспериментаторов, чьи усилия очень часто формулировались как колониальные поселения. Но одновременно родился и противоположный антропологический миф, который говорил об отторжении «первобытной невинности» новыми промышленными городами, которые возникали по всей Европе. Угольные шахты, которые добывали топливо для паровых двигателей, стали иногда даже считаться современным аналогом «дантовского ада», внешние круги которого были образованы «трущобами», выросшими вблизи фабрик. Таким образом, первоначальное значение слова «загрязнение» имело моральный и духовный контекст, относящийся к осквернению, а не к нечистоплотности, и всё более широкое использование термина «загрязнение окружающей среды» применительно к проблемам удаления промышленных отходов сохранило отчётливый отголосок этого подтекста. По сути, загрязнение стало первым и главнейшим из «смертных» экологических грехов.