Метод Нострадамуса

— Непроходимая тупость, — немедленно ответил Корнев. — Без этого у нас никак. А кто со мной не согласен, пусть посмотрит вокруг и вспомнит, что тут творилось два дня назад. Нас, товарищи дорогие, обули в лапти. Да как ловко! Вот она, элита российских спецподразделений. Болваны с каменными челюстями. Интересно, почему это в природе так устроено: где каменная челюсть, там, будь уверен, и вместо мозгов булыжник? Хорошо хоть, что друг друга не перестреляли.

— Что же в этом хорошего? — удивился Ефим Моисеевич. — Было бы меньше работы…

— Ну-ну, — предостерегающим тоном одернул его Иван Яковлевич. — Не при детях!

Глеб сделал каменное лицо.

— Ругать дураков, особенно дураков в погонах, может всякий, — совершенно неожиданно вступился за честь представителей силовых структур старик. — А только получилось все это как раз из-за того, что мы — точнее, вы, — впустили сюда умного человека. Он сообразил, что тут можно без особенного труда озолотиться. К сожалению, его интеллектуальный потолок оказался недостаточно высок, чтобы вовремя отказаться от этой губительной идеи. Ах, Сережа, Сережа…

— Сережа? — приподнял брови Иван Яковлевич.

— Да, его так звали… А вы думали, я этого не знаю? И не выкатывайте вы на меня, пожалуйста, глаза, я вас не боюсь. Давайте лучше поговорим о деле.

— Давайте все-таки выпьем, — ворчливо предложил Корнев.

— Вы начальство, вам виднее, — с подозрительной кротостью ответил ядовитый старикан.

Они выпили, чокнувшись чайными чашками.

— Значит, он приходил сюда за «Центуриями», — по-плебейски занюхав коньяк рукавом, констатировал Иван Яковлевич.

— Совершенно верно, — согласился старик. — А еще раньше украл дневник Бюргермайера, убил своих помощников и имитировал собственную гибель. Шифр Нострадамуса без ключа не разгадать, а ключ, открытый Бюргермайером, не имеет смысла без полного варианта «Центурий». Одно без другого — просто стопка исписанной бумаги, представляющей некоторую ценность разве что для коллекционера. «Центурии» — бомба, дневник — запал. Так что тут все сходится.

— Да не сходится тут ни черта, — сердито возразил генерал. — Если он такой умный, почему не взял «Центурии» еще до того, как уехал в это Шарово?

— Я бы хватился, — ответил Ефим Моисеевич. — Я их иногда почитываю ради собственного удовольствия.

— Тоже мне, развлечение! Ну, и хватился бы, и что с того? Он бы тогда уже знаешь, где был? И вообще, что ему стоило их скопировать? Пускай не все, а только самое главное, из-за чего он эту писанину и попятил…

— Писанина, попятил, — передразнил Ефим Моисеевич. — Где это вы научились так выражаться?

— В Управлении, — коротко и исчерпывающе ответил Иван Яковлевич. — А в общем, ты, конечно, прав. Почему он не упер эти «Центурии» сразу, мы, наверное, уже не узнаем. Но дневник взял он, и этих ворошиловских стрелков сюда привел тоже он. Рисковый парень! Наверное, большие бабки хотел срубить. Но действовал он, ей-богу, как последний баран. Вот так, нагло, открыто, в лоб, среди бела дня…

— Я с вами не согласен, — возразил старик, вновь вооружаясь бутылкой и наливая всем коньяку. — Он избрал самый разумный путь проникновения в хранилище… да, пожалуй, единственный. И если бы в результате какой-то нелепой промашки ко мне, сюда, из окошка не вывалился убитый охранник, у них все прошло бы, как по маслу. Вообразите: вот из окна выпадает пачка макулатуры, вот еще одна, я наклоняюсь, чтобы ее оттащить, слышу, как по трубе съезжает новая пачка, а вместо нее оттуда вдруг выскакивает молодец с автоматом… Да ему даже стрелять не понадобилось бы, хватило бы хорошего удара кулаком по старой плешивой голове. Они бы спокойно взяли папку, отключили записывающую аппаратуру, уничтожили кассету с записью своих подвигов и ушли. Наружная охрана у лифта и пикнуть бы не успела — они ведь ждут нападения снаружи, а не изнутри, с тыла. Так что у этих ребят были все шансы уйти отсюда в полном составе и без единой царапины.

— Кстати, экипаж «уазика», который вез документацию, так до сих пор и не нашли, — заметил Иван Яковлевич.

— Думаю, что и не найдут, — сказал старик. — Разве что случайно.

— А тебе повезло, дядя Фима. Этот бык, который завалил Библиотекаря, тебя, можно сказать, спас. Еще бы немного…

— Нам всем повезло, — сказал Ефим Моисеевич и, забыв чокнуться с коллегами, выпил коньяк. Его костлявые стариковские плечи под новенькой меховой безрукавкой зябко передернулись при воспоминании о недавних событиях. — Мне с самого утра будто кто-то в ухо шептал: надень жилет, надень жилет… И так мне сделалось не по себе, что я взял и надел. Повезло… Повезло, что у них вышел этот прокол с покойником, повезло, что не попали в голову, повезло, что засыпало папками и что, пока эти двое стояли надо мной, я был без сознания и не подавал признаков жизни… Повезло, что аппаратура включилась и все зафиксировала, что запись осталась у нас — тоже, можно сказать, повезло…

— Да уж, — сказал Иван Яковлевич, — ничего не скажешь, сплошная везуха. Просто праздник какой-то! А ты, сынок, чего молчишь? — повернулся он к Глебу.