Метод Нострадамуса

Толкнув дверь, он очутился на узкой лестничной площадке с подслеповатым, заросшим пыльной паутиной окошком. Из него был виден кусочек знакомого двора с ржавеющей на бетонных блоках рамой грузовика. По двору пробежал человек в камуфляже, с кобурой на боку, но без автомата. Размахивая рукой, он что-то кричал кому-то, кого Мазур не видел. Да, на территории секретного объекта имело место нездоровое оживление, но далеко не таких масштабов, как можно было ожидать. Олег Федотович сориентировался и понял, что выйдет на улицу буквально в двух шагах от железных ворот. Если эти ворота открыты, и если возле них стоит хотя бы парочка автоматчиков…

Впрочем, гадать и строить предположения можно было до бесконечности. Мазур сбежал по скрипучим деревянным ступенькам, один раз оступившись в темноте и едва не свернув себе шею, секунду постоял внизу перед закрытой дверью, собираясь с духом, и решительно толкнул деревянную филенку.

Ворота были закрыты. Те, кто охранял секретный объект, явно не хотели выносить сор из избы, средь бела дня бегая по привокзальной улице с автоматами, как играющие в «Зарницу» пионеры. Да они, по словам покойного Библиотекаря, и понятия не имели, где находится выход из хранилища. Вероятнее всего, они даже не догадывались о том, что именно охраняли, и теперь те из них, кто прорывался через железную заслонку приемного окошка, чувствовали себя первооткрывателями. Мазур им не завидовал: нарушенную секретность постараются восстановить в кратчайшие сроки, а значит, все, кого угораздило принять участие в сегодняшних событиях, будут тихо и аккуратно ликвидированы раньше, чем успеют поделиться своими впечатлениями с родными и знакомыми.

Он, как сумел, почистил ладонью пиджак и брюки, спрятал под полу автомат и, прижимая к себе драгоценную папку, никем не замеченный вышел на улицу. На привокзальной площади ему удалось взять такси; из машины он позвонил в свой офис и приказал, чтобы его встретили возле метро. Все прошло, как по маслу, и уже через полтора часа папка, содержавшая в себе ключ к знанию будущего, была вручена им лично Альберту Витальевичу Жуковицкому.

* * *

Из кирпичной трубы котельной густыми ленивыми клубами валил жирный угольно-черный дым. Смотревшее в обнесенный высоким кирпичным забором двор окошко на лестничной площадке оказалось заколоченным, да так ловко и аккуратно, словно его тут никогда и не было — даже краска, которой замазали свежие доски, была подобрана точно в тон и выглядела старой, выгоревшей и облупленной. В связи с тем, что источник дневного света на лестнице приказал долго жить, в патрон ввинтили-таки новую лампочку — яркую, ватт на сто, если не все сто пятьдесят. При таком освещении обшарпанные дощатые стенки и стертые, с сохранившимися только по краям, куда никто не наступал, остатками краски ступеньки выглядели особенно убого.

Библиотекарша была новая, незнакомая — довольно молодая и даже привлекательная, но с цепким, холодным и невыразительным взглядом опытной профессионалки. Картотечный шкаф у нее за спиной, прежде покрытый облупившимся от старости светлым лаком, теперь был окрашен в белый цвет и издавал свежий, еще не успевший выветриться запах нитроэмали. Жестяной корпус следящей видеокамеры в потайном коридоре был, словно оспинами, изрыт округлыми, очень характерными вмятинами, но контрольная лампочка тлела ровным рубиновым огоньком, из чего следовало, что камера продолжает функционировать.

Внизу, в подвале, разрушения были заметнее — потому, наверное, что маляров и штукатуров сюда не пустили. Стены и потолок были рябыми от выбоин, на металлических стойках стеллажей тут и там поблескивали свежие царапины; при желании, вооружившись перочинным ножом и малой толикой терпения, из штукатурки можно было бы наковырять килограмма полтора пуль на сувениры, но желающих заниматься такой ерундой здесь, в подземелье, не было — дураков сюда не пускали.

Заслонка на приемном окошке тоже была новая, и, глядя на нее, Глеб поневоле задался вопросом, что стало с теми, кто ее устанавливал. Ответ был очевиден, а валивший из трубы котельной густой дым служил подтверждением жутковатой догадки.

Рабочий стол Ефима Моисеевича был изрешечен пулями и наполовину погребен под грудами распотрошенных, изодранных в клочья папок. На столе стояла литровая банка силикатного клея, в которой торчала кисточка, рядом лежали ножницы, ворох нарезанной папиросной бумаги, моток прозрачной клейкой ленты, коробочка со скрепками и прочие причиндалы для приведения в порядок пострадавшей во время перестрелки документации. Все это добро в данный момент было сдвинуто на край стола. Поверх всего красовался знакомый длинноствольный пистолет сорок пятого калибра — старательно вычищенный, смазанный и хоть сию минуту готовый к употреблению.