Метод Нострадамуса

Это мысль. Ей-богу, мысль! Так, по крайней мере, я сумею спокойно, без спешки собрать вещички и подготовиться к отъезду. Только надо сделать главный упор именно на осторожности и взвешенности каждого шага. Не то, вдохновленный моим прогнозом, он допрыгается раньше срока — сам накроется медным тазом и меня за собой утащит. А накроется он обязательно, девяносто два процента вероятности — это вам не шутка. И мне надо изо всех сил постараться в этот момент быть как можно дальше от него. Это как с большим кораблем — если он начал тонуть, то непременно утащит за собой под воду, а еще того лучше — под винты».

Приняв решение, Юрген немного успокоился. Руки перестали дрожать, и опять возникло желание закурить. Выкурить сигаретку, принять ванну, и — спать. Спать, спать, а Жуковицкий может и подождать — сочиненное астрологом вранье никуда от него не денется. А потом, сразу после разговора с Аликом, надо начинать готовиться к отъезду. Еще не все потеряно, его прогноз раздваивается, ветвится, как лесная тропинка. Всего-то и надо, что не прозевать поворот и свернуть в нужную сторону…

Тут он осознал, что уже некоторое время слышит какие-то посторонние звуки. В квартире кто-то напевал — негромко, под нос, не слишком мелодично. «Из Ливерпульской гавани всегда по четвергам», — разобрал Юрген. До него дошло, что пение раздается уже не первую минуту, и он его все это время слышал, но, занятый своими мыслями, решил, помнится, что это поет радиоточка, которую он по рассеянности забыл выключить из розетки. Что-то там было не так — не то с самим приемником, не то с проводкой, — из-за чего висящая на стене в кухне пожелтевшая от старости и кухонного чада пластмассовая коробка включалась и выключалась самопроизвольно, то замолкая на полуслове, то вдруг в полной тишине неожиданно принимаясь орать благим матом.

Все-таки задумался он чересчур глубоко, да и бессонная ночь с немыслимым количеством выкуренных натощак сигарет, наверное, давала о себе знать. Возвращение к реальности и впрямь напоминало постепенное всплытие с большой глубины. Сейчас Юрген был уже у самой поверхности, перед ним забрезжил дневной свет, и он, наконец, сообразил, что чокнутая радиоточка стояла на его старой квартире, которую он снимал, только-только перебравшись в Москву. А здесь радиоточки не было как таковой — это — во-первых. А во-вторых, песни, исполняемые в такой манере, по радио не передают. «Только «Дон» и «Магдалина» ходят по морю туда… Так, а это куда? Это сюда… так, отлично… Никогда вы не найдете в наших северных лесах…»

Юрген резко обернулся и увидел охранника, который, мало того, что без спроса вошел в комнату, так еще и имел наглость хозяйничать на его рабочем столе. Это был темноволосый тип в просторной матерчатой куртке какого-то темного цвета, в черных джинсах и черной же водолазке; на носу у него красовались темные солнцезащитные очки. Продолжая напевать про длиннохвостых ягуаров и броненосных черепах, этот наглец аккуратно и сноровисто собирал со стола и укладывал обратно в папку разбросанные листы «Центурий», небрежно отбрасывая в сторону расчеты Юргена, когда те подворачивались ему под руку.

Охранник был незнакомый, совсем не тот, что торчал в прихожей вечером, когда Юрген садился за работу. Из этого следовало, что, увлекшись работой, Эдуард Максимович просто не заметил, так сказать, смены караула. Никто не объяснял ему график дежурств этих дуболомов; никто даже не спрашивал его согласия на присутствие в квартире посторонних, да еще и вооруженных людей. С этим еще можно было как-то смириться, учитывая ценность оказавшихся в его распоряжении документов. Но вот это… Это, черт подери, было уже слишком.

— Послушайте-ка, — неприятным голосом окликнул охранника Юрген, подавив желание добавить оскорбительное словечко «любезный», — что это вы себе позволяете?

Охранник взглянул на хозяина квартиры. Темные стекла очков блеснули, отразив свет настольной лампы, а руки продолжали бережно и ловко укладывать в папку хрупкие листы старинной рукописи.

— Навожу порядок, — с обезоруживающей улыбкой сообщил охранник. — Насвинячили вы, извините, безбожно. Как какой-нибудь, извините, черемис… Может, откроете окно? Надо бы проветрить, а то у вас тут вместо воздуха один чистый никотин, капля которого, как известно, убивает лошадь.