Метод Нострадамуса

Палачи оказались дьявольски предусмотрительны: в этом чертовом подвале даже не на чем было повеситься, а в своей способности разбить голову о стену Юрген не без оснований сомневался. Он подумывал, не утопиться ли ему, засунув голову в парашу, но, во-первых, это было отвратительно, а во-вторых, парашу выносили дважды в сутки, так что утопить в ее содержимом можно было разве что новорожденного мышонка…

Эдуард Максимович сидел на продавленной раскладушке, смотрел, как скользит по эмалированному боку параши, почти незаметно сползая на сырой бетонный пол, теплый солнечный луч, и мечтал о том, чтобы все это как-нибудь поскорее кончилось. Впрочем, сейчас, когда его не били, когда сидеть было почти удобно, а за окошком подвала стояло тихое, солнечное летнее утро, Юрген мечтал о смерти, так сказать, головой. Тело его, худо-бедно отдохнувшее за ночь, этих мрачных мечтаний не разделяло — оно хотело жить и, вопреки бьющей в глаза очевидности, еще надеялось на благополучный исход. Эдуард Максимович осознавал это противоречие, и оно его нисколечко не удивляло: от природы он был трусоват и всегда об этом знал.

Снаружи послышался шум подъехавшей машины. Сюда приезжали нечасто, а по утрам — вообще никогда. Наверху лязгнул засов, железная дверь с грохотом открылась, и на лестнице послышались шарканье и топот множества ног. Юрген похолодел.

— Кто посмел?! — внезапно прогремел на лестнице знакомый голос, от которого сердце несчастного замерло в ужасе и надежде. — Я спрашиваю, мать вашу, кто посмел?! Без моего ведома! Поднять руку!!! На кого?!! Твари одноклеточные, волки позорные! На куски порву! Дерьмо у меня жрать будете, подонки! Друг друга будете жрать! По очереди — на завтрак, обед и ужин. А последнего я сам сожру, переварю и в кустах опростаюсь, чтоб его, урода, после меня еще собаки жрали!

Дверь распахнулась настежь, как от сильного порыва ветра, и в нее вихрем ворвался Альберт Витальевич Жуковицкий собственной персоной. Он был страшен: глаза грозно сверкали на бледном от ярости лице, и даже зубы были оскалены, словно господин депутат получил заманчивое предложение сыграть в кино роль графа Дракулы и теперь, не теряя даром времени, вживался в образ.

Он остановился посреди подвала, дико озираясь по сторонам и, кажется, не замечая Юргена, который сидел прямо перед ним. Вслед за Жуковицким в подвал один за другим протиснулись Мазур и двое охранников. Все они в данный момент более всего напоминали псов, отведавших хозяйской плетки, а пожалуй, что и хорошей дубины.

— Где?! — все тем же жутким голосом, которым орал на лестнице, вскричал Альберт Витальевич.

— Да вот же, — указывая на пленника, кислым тоном сказал Мазур.

Но Жуковицкий не смотрел на Юргена. Он смотрел на освещенную утренним солнышком парашу.

— Эт-то что такое? — зловещим полушепотом осведомился он, ни на кого не глядя.

— Параша, — с огромной неохотой откликнулся Мазур.

— Па-ра-ша? — по складам, словно это слово было ему незнакомо, повторил Жуковицкий. — Ах, параша! — обрадовано, будто поняв, наконец, о чем идет речь, воскликнул он и вдруг, лихо развернувшись на одной ноге, с ловкостью и силой, выдававшей в нем заядлого футболиста, наподдал по ведру носком сверкающего дорогой кожей полуботинка.

Несмотря на владевшую им ярость, Альберт Витальевич, похоже, очень точно рассчитал силу и направление удара, и ведро, которое на четыре пятых своего объема было пустым, потеряв крышку, красиво, как футбольный мяч с одиннадцатиметровой отметки, поднялось в воздух.

«Штанга», — отстраненно подумал Юрген, когда ведро, веером расплескав свое пахучее содержимое, ударилось о скрещенные перед лицом руки одного из охранников. Гол в понимании Юргена — это прямое попадание в ненавистную рожу Мазура. Впрочем, начальнику тоже досталось.

Затем Альберт Витальевич круто развернулся на каблуках и, наконец, увидел Юргена, который к этому моменту уже нашел в себе силы подняться с раскладушки. Лицо Жуковицкого дрогнуло и перекосилось, губы задрожали, словно он собирался заплакать.

— Эрнст Карлович, — выдохнул он. — Господи, что же они с тобой сделали, эти мерзавцы?! Кто?!! — опять нечеловеческим голосом завопил он, оборачиваясь к охране. — Закопаю, мрази!

В его руке, откуда ни возьмись, появился большой автоматический пистолет. Олег Федотович успел присесть, и пуля ударилась о стену точнехонько в том месте, где мгновение назад была голова начальника охраны.

— Подонки! Животные! Говноеды! Всех перестреляю!!! — кричал Альберт Витальевич, паля поверх голов. По подвалу плавал серый дым, запах жженого пороха забивал даже резкую вонь перевернутой параши, по полу прыгали стреляные гильзы, во все стороны летела цементная крошка.

Затем наступила тишина — у Альберта Витальевича кончились патроны. Отшвырнув разряженный, дымящийся пистолет, Жуковицкий шагнул к астрологу, порывисто обнял его и прижал разбитым лицом к своему отлично сшитому, пахнущему дорогим одеколоном и хорошим табаком пиджаку.