Метод Нострадамуса

Коновалов промолчал, отметив про себя, что надо быть осторожнее и не давать воли своему раздражению. Все-таки в машине у него сидели не механизаторы или школьные учителя, а офицеры контрразведки, которым по долгу службы положено подозревать каждого встречного во всех смертных грехах. Как говорится, то, что вы до сих пор на свободе — не ваша заслуга, а наша недоработка… Подозрительность давно стала основой их мировоззрения, и, обратив внимание на непривычно плохое настроение водителя, они могут бессознательно, не придавая этой странности значения, насторожиться, навострить уши и, в конечном итоге, испортить все дело. А о том, что тогда случится, лучше было не думать…

Дорога была разбитая, ухабистая, российская, в самый раз для лесовоза, а еще лучше — гусеничного трактора. Дождя не было уже полторы недели, жара стояла несусветная, и лужи в глубоких рытвинах этого танкодрома подсохли, оставив после себя пятна влажной, вязкой грязи. Их приходилось объезжать, забираясь колесами на обочину, и тогда по бортам с противным звуком скребли ветки. Болтать господам офицерам стало затруднительно, поскольку разговоры теперь были сопряжены с более чем реальной опасностью откусить себе язык. Тот, что сидел справа от Коновалова, попытался закурить — со второй попытки попал сигаретой в рот, чиркнул зажигалкой, некоторое время безуспешно ловил кончиком сигареты пляшущий огонек, а потом машину тряхнуло, он ткнулся лицом в сложенные лодочкой ладони, сломал сигарету, выматерился, как сапожник, и выкинул обломки в открытую форточку. Пока он этим занимался, у него упал стоявший торчком между коленями автомат, и ему пришлось, согнувшись пополам, лезть под переднюю панель и выцарапывать его оттуда. При этом он дважды капитально треснулся головой — первый раз, когда машину опять тряхнуло, о привинченную к панели ручку, и второй — об ту же самую ручку, когда, разгибаясь, задел ее затылком. В багажнике глухо ухали, подскакивая и тяжело опускаясь обратно на пол, связанные в тугие пачки папки со списанными делами, перед глазами у Семена Ивановича ошалело мотался из стороны в сторону ненароком залетевший в форточку слепень, а в голове размеренно стучала, попадая в такт частым толчкам пульса, одна и та же бесконечно повторяющаяся мысль: скоро… скоро… уже совсем скоро, вот-вот…

Дорога плавно заворачивалась вправо, огибая поросший сосновым лесом, довольно крутой глинистый бугор. Слева была болотистая низина, заросшая густым, непролазным смешанным лесом. Оттуда доносился птичий гомон, тянуло сыростью и запахом грибной прели. Краем глаза Семен Иванович заметил у самой дороги здоровенный подосиновик, выставивший из травы крепкую ярко-оранжевую шляпку, но не обратил на него никакого внимания, хотя был заядлым грибником и в другое время непременно остановился бы, чтобы срезать гриб и немного пошарить вокруг с ножичком в поисках его приятелей.

Со склона холма сорвалась пестрая лесная птица и низко над дорогой перелетела в густой подлесок слева, мелькнув чуть ли не перед самым ветровым стеклом. Холм справа сделался круче, между старыми соснами поднялась густая, ярко-зеленая молодая поросль — на вид нежная, пушистая, а на поверку колючая и жесткая. Под корнями рос мох, то седой, то изумрудно-зеленый, проплешинами желтел присыпанный прошлогодней хвоей песок, кое-где белели пестрые стволы берез. Из земли под колесами то и дело выпирали мощные, узловатые, перепутанные, как мочало, корневища, туго накачанные шины с хрустом давили старые, сухие сосновые шишки, которыми кое-где были густо засыпаны колеи.

Потом дорога пошла левее и вниз, оставив холм в стороне. Колеи стали сырыми, кое-где в них поблескивала вода, кусты непролазной темно-зеленой стеной подступили с обеих сторон к самой дороге, а кроны деревьев сомкнулись над головой, образовав что-то вроде сумеречного, сырого тоннеля. Тут было полным-полно сыроежек, они росли густыми, хоть косой коси, группами, и Семен Иванович, несмотря на свое состояние, подумал, что на обратном пути, когда все это кончится более или менее благополучно, надо будет все-таки остановиться и нарезать с полведерка. Вечером, он чувствовал, ему без водки не обойтись, а жареные сыроежки под водочку идут так, что аж за ушами пищит — ел бы и ел, и все мало…

Дорога нырнула в сырую ложбину, и Коновалову пришлось нажать на тормоз, когда он увидел упавшую поперек дороги березу. Машина остановилась, и вместе с ее последним толчком сердце водителя провалилось куда-то вниз, а на его месте образовалась зияющая, сосущая пустота. Семен Иванович понял: вот оно, начинается.

— Ну, — недовольно сказал сидевший рядом с ним охранник, — приехал, Иван Сусанин? Срезал угол, знаток коротких дорог? Давай, врубай задний ход, поехали обратно на шоссе.

— Бензина не хватит, — мрачно, как того и требовали обстоятельства, возразил Коновалов и выключил двигатель. — Станем тут, в лесу, кто тогда за буксиром побежит?

— Ты и побежишь, кто ж еще? — сказали сзади. — Ну, что делать-то будем, пилот?

— Что делать… Убирать надо!