Метод Нострадамуса

На окраине движение было потише. Пользуясь этим, Жуковицкий позволил себе немного ослабить внимание и сосредоточился на обдумывании возможных последствий своей вылазки.

Собственно, никаких негативных последствий данная поездка возыметь не могла. Библиотекарь был в отъезде, под надежным присмотром Мазура и его людей. Самое худшее, что грозило депутату, это впустую потратить время и нервы, копаясь в пожитках бородатого мерзавца. Что ж, бывало и хуже; зато в случае успеха Библиотекаря можно будет смело, с чистой совестью сбросить со счетов.

Наружное наблюдение, осуществляемое при помощи новейших электронных средств показало, что ни к банкам, ни к вокзалам, ни к отделениям связи этот тип за все время слежки не приблизился и на пушечный выстрел. Это позволяло выбросить из головы такие распространенные тайники, как депозитные ячейки, камеры хранения и абонентские почтовые ящики. Вообще, было замечено, что Библиотекарь старается как можно реже бывать в людных местах и особенно в центре — надо полагать, у него имелись на то достаточно веские причины. Видимо, добывая товар, который теперь пытался сбыть Жуковицкому, он крепко где-то нашалил, и в Москве хватало людей, помимо Альберта Витальевича, у кого к этому типу имелись неоплаченные счета.

Это тоже было хорошо. Одиночка имеет некоторые преимущества, пока остается в тени. Но стоит ему заявить о себе, как проблемы начинают множиться в геометрической прогрессии. Слишком много вещей приходится постоянно держать в поле зрения, слишком о многом думать, слишком многое предусматривать и держать под контролем. И это притом, что человеку надо еще есть, пить и, представьте, спать хотя бы по четыре часа в сутки! Библиотекарь просто не рассчитывал на такой продолжительный марафон. Он планировал связаться с Альбертом Витальевичем, хорошенько с ним поторговаться и исчезнуть, срубив сумму, которой ему хватило бы на три жизни. Но пожар на даче неожиданно спутал все карты; с этой точки зрения грубый просчет исполнителей представлялся уже в несколько ином свете. Пожалуй, этот так называемый просчет принес больше пользы, чем самый тонкий, детально проработанный и четко осуществленный план. В результате Альберт Витальевич получил уникальную возможность заграбастать все, ничего не отдавая взамен. Чем плохо? Думай хоть сто лет, все равно лучше не придумаешь!

Прав Юрген: звезды благоволят. Все будет хорошо. Все будет просто превосходно!

Но это только в том случае, если у Мазура все пройдет, как надо, и если догадки насчет норы Библиотекаря окажутся верны, напомнил он себе. Ну, а если нет…

Бородач снимал однокомнатную квартиру в угловом подъезде огромной, протянувшейся на целый квартал, шестнадцатиэтажной пластины. Альберт Витальевич остановил машину, непрезентабельную бледно-серую «Волгу», во дворе, где среди облезлых качелей и горок с визгом и удалым гиканьем носились, казалось, сотни ребятишек различного возраста, а на скамеечках у подъездов было полным-полно старух. Поодаль группа развеселых молодых людей, обступив какой-то маленький, нелепый, кричаще раскрашенный автомобильчик, горячо что-то обсуждала — надо полагать, достоинства и недостатки этой своей жестянки, особенно глупо смотревшейся из-за присобаченного прямо к округлой крыше гоночного спойлера. Именно этот спойлер, выглядевший тут, как черкесское седло на костлявой спине колхозной буренки, помешал Альберту Витальевичу с первого же взгляда определить, что перед ним самый обыкновенный «Запорожец». Машинка эта, без малого пятидесятилетняя, была вызывающе выкрашена в ярко-алый, с металлическим отливом, цвет, размалевана, как раллийный суперкар, и поставлена на шикарные, сверкающие литые диски, обутые в широкую низкопрофильную резину. Словом, это было как раз то, что покойная бабка Альберта Витальевича называла «выкрасить и выбросить» — никчемная, бесполезная, бросовая вещь, на которую ради забавного внешнего вида были потрачены немалые усилия и серьезные, особенно по меркам этих сопляков, деньги. Зато теперь внимание окружающих было приковано именно к ней, а не к чему-либо еще, и даже бабуси на скамеечке возле нужного подъезда, не отрываясь, смотрели в ту сторону и обменивались неслышными из-за стоявшего во дворе гама репликами.