Метресса фаворита. Плеть государева

— Да как не знать, барин, когда я сама же для их милостей хожу в лес, на болото, собираю травы да ягоды, какие прикажут? — удивилась девочка. — А батюшка мой — кузнец Никита Чудов для них разные инструменты в кузнице куёт. А дядя всё, что нужно, из дерева режет. Его прежде старый барин с собой в Москву и Петербурх возил, он у его друга, резчика по дереву Николая Пино, учился, а потом при Кунсткамере, где чудо-юдо заморские работал. Но потом, как ногу повредил, барин его домой отправил. Так и живём.

— На болото за травами, стало быть, ходишь? И не боязно?

Ушаков напряжённо думал. Если деревенские много лет работают исключительно для нужд своего барина, получая за это какую-то прибыль, скорее всего, господа освобождали их от тех или иных повинностей или даже одаривали деньгами, для них такая жизнь не в диковинку. Работа есть работа, а, судя по всему, деревня живёт вполне себе богато. Не голодают, не бедствуют, даже малые дети выполняют какие-нибудь поручения, а следовательно, тоже при деле.

— А чего 6ояться-то? — не поняла девочка. — Чай, леса у нас тихие, а по болоту я дальше клюквенной поляны не хожу, больно надо.

— Значит, ты для барина ягоды собираешь?

— И ягоды и травы, — поправила его девчонка. — Старый барин-то, знаешь, какой у нас был. Года три назад мой братик простудился, так заболел, что, уже не жилец, решили. А барин его вместе с моей мамой к себе забрал, лечил, лечил и вылечил. Барин зелье варил, а маменька Коську этим зельем всю ночь отпаивала да другим, тем, что на спирту, растирала. К утру они с барином умаялись совсем, потому как глаз не сомкнули, а братика, почитай, с того света возвернули.

И Антон Иванович тоже очень хороший. Он мне всегда, когда приезжал, заказывал разного из лесу. А за работу платил и ещё гостинцы привозил. Алее — он нестрашный, главное, на Бога надеяться и на запретный участок не ходить, потому как он барский и туда нельзя. И всё. А что мне там? Нешто я землянику в другом месте не отыщу? Вот и тятенька говорит, что за таких господ, как наши, век нужно Богу молиться, а коли они чего не позволяют, стало быть, лучше уж близко к тому месту не подходить, я правильно говорю?

— Правильно, — кивнул очень заинтересованный Ушаков. — А что это за место такое? Земляника там, говоришь, сладкая?

— Может, и сладкая. — Девчонка вздохнула. — Но коли нельзя...

— А откуда тогда ты знаешь, что сладкая? — подначивал её Андрей Иванович.

— Да, сын сторожа, Федька, говорил. Я-то сама ни-ни...

— А Федька, стало быть, ослушался барина и лазил?

— Федька, может быть, и ослушался, но наша семья к этому не причастная. — Девочка прикусила губу, должно быть, недовольная тем, что проболталась.

— Ну, к вашей-то претензий нет. Всем понятно, коли батюшка — кузнец, дядя — столяр, а ты сама травы да ягоды собираешь... — Ушаков достал из кармана ещё монетку и передал её девочке. — Далеко ли господский дом?

— Да вот уже виден, — показала она, высунувшись из окна.

— А Федька часто на запретное место лазает?

— Да не знаю я, часто, редко... Сейчас-то какие ягоды? Вон снег ещё не весь сошёл.

— А в прошлом году ведь лазил?

— В прошлом, мне кажется, лазил, но только один разок, говорит, больше уж не полезет.

— Ну, Федька вырос уже из детских проказ. Вот и понял, что негоже озоровать да такого хорошего барина, как Антон Иванович, лишний раз расстраивать.

— Кто? Федька вырос? Да он первый шалопай на деревне! — взорвалась девочка. — Тятенька говорит, он там увидел то, чего видеть ему не полагается. Вот что. Потому и слазил всего один разочек и вернулся от туда без ягод и бледный весь. А опосля сидел в избе, трясся.

— Что же он там такое увидеть мог? — поднял брови Ушаков.

— Кикимору. — Девочка порывисто перекрестилась.

— Так и сказал — кикимору?

— Так и сказал. Кикимору страшенную, он думал, что она мёртвая, а та вдруг как поднимется, как прыгнет! Чуть живьём не сожрала, чудища ужасная!

В этот момент карета подъехала к господскому крыльцу. На порог вышли трое ладных мужиков в подпоясанных кушаками рубахах, поверх которых были наброшены тулупчики. Ни дать ни взять охрана. Когда Ушаков выбрался из кареты и, одарив последней монеткой девчонку, хотел уже представиться, на крыльцо как ни в чём не бывало вышел Антон Кульман.

При виде начальника он торопливо снял кожаный фартук и, отдав его одному из парней, с улыбкой вышел навстречу Андрею Ивановичу — ни дать ни взять гостеприимный хозяин встречает дорогих и долгожданных гостей.

Увидев, с какой поспешностью Кульман направился к Ушакову, дознаватели обступили начальника, прикрывая его своими телами. Сопровождающий их конный отряд также застыл в ожидании приказа.

— Ради бога, Андрей Иванович, скажите своим молодцам, чтобы успокоились. Мне тут кровопролитие без надобности, и вам, я полагаю, тоже, — добродушно улыбнулся Кульман.

Ушаков повернулся к отряду, велев им спешиться.

— Примите коней, — приказал Антон Иванович, — покажите, куда поставить. Эй, Маняшка, Дуняшка, накрывайте на стол, чай, не видите, у нас ещё гости?