Метро

– Нет! Сквозь меня! На… На… Алёна живо уйди оттуда! Уйди! Он на тебя смотрит.

Пустовалов услышал топот ног вдоль стены у окна и снова стал озираться.

– Ищет тебя! – Прошипела женщина.

– Лена, прекрати! – Мужской голос теперь тоже звучал в комнате – со стороны двери. – Ты лекарство принимала?! Аня, иди сюда не бойся, мама опять выдумывает.

– Мама, а кто он? – Спросила девочка – та, что была старше.

– Мужчина. Он… он… как будто обычный. Даже красивый. У него большие глаза, большие… как у щенка, но в них… в них есть что-то опасное. Волосы черные, волнистые.

– Как у Гершеля?

– Нет, он европеец.

– Он жил здесь?

– Не здесь, но давно…

– Что ему нужно?

– Он… он… он ищет…

– Лена, если ты не прекратишь пугать детей, я опять вызову психиатричку! И да, я серьезно!

Пустовалов направился к выходу.

– Все! – Выдохнула женщина. – Он уходит. Уходит! Уходит! Прошел прямо через тебя…

– А ну замолчи!

На лестнице Пустовалов услышал плач ребенка и ругань мужского и женского голосов. Ему было тошно, усталость уже была настолько невыносимой, что увидев на улице в одном из окон дальней многоэтажкидерганный неровный свет, как будто там, на балконе кто-то разжег костер, он даже не остановился, чтобы лучше рассмотреть.

Забравшись с большим трудом, как старик в кабину вездехода, Пустовалов медленно поехал, куда глаза глядят, пока не узнал в полуразвалившейся высотке бизнес-центр «Оружейный». Проехав мимо него через Садовое кольцо, он двинулся по Каретному ряду, прижимаясь к правой линии домов. Через несколько метров наткнулся на искусственный тупичок у театра «Новая опера». Развернувшись, стал въезжать в него задом, пока вездеход не скрылся за фасадной линией, после чего заглушил двигатель, откинулся на сиденье, и, укрывшись шубой мгновенно заснул.

Проснулся он от громкой музыки. Она дребезжала и невнятно громыхала, будто на государственном празднике в каком-нибудь захолустном городке. Но дело было не только в изношенной акустической системе не лучшего качества, которую кто-то заставлял работать на пределе сил. Сама запись тоже была старой и плохо оцифрованной – в шумных надрывах можно было разобрать треск виниловых помех. Однако даже в таком ужасном обрамлении, мелодия иногда взмывала над сопутствующим шумом удивительно волнующими перепадами, и ей вторил проникновенный классический баритон, который царствовал в те времена, когда даже рокабилли считался обычным визгом. Мужской голос по-испански с тревожным смертельным надрывом пел что-то про Буэнос-Айрес. И без слов было понятно, что пел он о молодых жизнях, которые сгорев в страстях, навечно поселились в городе, сохранившемся только на старых фотографиях.

Пустовалов открыл глаза, температура в салоне упала, но он не чувствовал холода. Бледные сиреневые и лиловые пятна бродили перед вездеходом. Пустовалов сел прямо, присмотрелся, затем медленно потянулся к винтовке. Признаков угрозы он не заметил, как и объяснений происходящему.

Он выбрался на улицу и только теперь обратил внимание, что мелодия и пение повторяют один и тот же отрезок в несколько секунд – пение неизменно обрывалось на словах «tiera florida», и начиналось заново.

Пустовалов задрал голову и посмотрел на фасад театра. Свет бродил над кровлей разноцветными лучами, и явно оттуда же раздавалась музыка. Он обошел театр, за которым обнаружился парк с аккуратно расчищенными от снега дорожками. Повсюду горел электрический свет – фонари прятались среди деревьев, гирляндами висели на беседках, ротондах, оградах и фасадах стилизованных под «классику» построек.

Он пошел по одной из дорожек, к главному источнику света за деревьями. Вскоре он увидел, что источником света был ледовый каток – именно там пел этот испанец с заевшей пластинки про Буэнос-Айрес. На катке фигурки в ладных комбинезонах и цветных куртках скользили на коньках, размахивая руками, он уже слышал смех и радостные крики – обычная картина для московской зимы, но не в этом мертвом месте. Пустовалов боялся очередной игры, или какого-нибудь подвоха и внимательно присматривался.

Выйдя к катку, освещенному поперечными световыми гирляндами, Пустовалов положил руки на холодную трубку ограждения. Люди перед ним были самыми настоящими. В основном молодые, розовощекие парни и девушки. Некоторые, пролетая мимо, бросали на него сверкающие взгляды. Пустовалов ощущал на руках ледяную крошку, прилетавшую от рубленых разворотов их коньков.

Один крепкий парень, проехавший мимо с девушкой, показался ему знакомым. Оба – парень и девушка взглянули на Пустовалова и, затем с улыбками повернули лица друг другу, о чем-то заговорив. Из-под оранжевой шапки у парня торчали волнистые светлые локоны, и эта деталь показалась Пустовалову не просто знакомой – он совершенно точно это где-то уже видел. Следующую пару он тоже узнал – молодой темноволосый парень с немного вытянутым лицом. На этот раз Пустовалов узнал и взгляд, и улыбку и почувствовал боль.