Меж двух огней

Принцесса при всех назвала его предателем, готовым стелиться перед реманами, лишь бы завоевать побольше — и подразумевала она не только Мадил. Она открыто запретила ему присоединяться к войскам, вторгавшимся в Аглор; назвала их захватчиками. Меридий же обвинил её в трусости и степенно вышел из Большого зала. Его величавость малость скрадывало то, что он то и дело озирался, проверяя, не собирается ли сестра схватиться за новый канделябр.

Вместе с Меридием Новую Литецию покинул Бельмут. Он сказал, что его долг — присутствовать среди солдат, сражающихся за свет. Диадема Лилий осталась во дворце, однако любой осознавал, что пока её не возложит на наследника архиканоник, Аглор не обретёт королеву — или короля.

Селесту эта преграда, казалось, совершенно не смутила. Едва Меридий и большая часть его орлов выдвинулись из столицы, она принялась подминать под себя дворцовые службы. Любой, кто не считался её открытым сторонником, получал намёк на то, что с должности следует уйти. С теми же, кто намёку не внимал, случались самые разнообразные вещи: их ловили на взятках, они бесследно исчезали, в их шкатулках обнаруживались письма — доказательства воровства или измены.

Сама по себе зачистка не удивляла — любой правитель, восходя на трон, устраивал нечто подобное. Удивляли её масштабы и поспешность. Селеста играла наперегонки со временем. Даже ближайшие её сторонники, включая Веталину, недоумевали, ведь коронация не состоится, пока не вернётся Бельмут. А если он вернётся вместе с Меридием, обласканным победой, Диадема Лилий вполне могла достаться вовсе не первой принцессе.

Ещё не отгремело эхо перемен, как Веталина узнала о тайном приказе Селесты. Узнала и похолодела: её высочество требовала подготовиться к малой коронации, о которой заранее не сообщат даже простолюдинам. А когда им объявят о том, что у них появилась королева, рядом с помостами глашатаев выкатят бочки с вином — огромное их разнообразие, включавшее экземпляры из личных королевских запасов.

С тех пор Веталину постоянно мутило. Желудок точно подвесили на крючке, и при каждом шаге его содержимое бултыхалось и тряслось. Она спрашивала себя, как такое могло произойти. Как Селеста, до мозга костей прагматичная девушка, додумалась выкопать себе могилу? Хуже всего, что дату коронации назначили на день перед концом траурного месяца. Это попрание традиций способно всколыхнуть даже самых верных приверженцев Селесты. Если бы не интуиция, которая настойчиво твердила, что всё в порядке, Веталина бросилась бы догонять отца, ушедшего с орлами.

Веталина вглядывалась в людей, допускавших святотатство. Искала признаки предательства, — и ничего не находила. Дворяне улыбались, выполняя распоряжения принцессы. Естественно, и Веталина улыбалась, ни за что не давая понять, как смущают её приказы, но она-то вылеплена из другого теста! Она способна лгать с непроницаемым лицом, в отличие от остальных. Нужно лишь дождаться раскола, оценить его и решить, присоединиться к вызревающему заговору или выдать его.

Роковой день приближался, а брешь по-прежнему не проявляла себя. Постепенно Веталина смирилась. Если аристократам вокруг хочется прыгнуть в пропасть, она последует за ними — их тела смягчат падение.

На фоне этого поручение Селесты развлекать какого-то горбуна и его свиту мужчин в чёрных балахонах, прибывших незадолго до памятной даты, почти не беспокоило Веталину. Она сочла задание сумасбродным, в особенности условие сохранить их присутствие в тайне. Её вынудили дать клятву надеждой на спасение в свете!

Веталине приходилось лично приносить им еду, как прислуге, однако горбун и его люди оказались неразговорчивы и не донимали её сильнее других странностей, творившихся во дворце.

В утро коронации Веталина ничего не съела. Тревожность, которую она испытывала до этого, не шла ни в какое сравнение с тем, что ей приходилось переживать сейчас. Её буквально трясло от волнения, предчувствия скорого взрыва. Веталина не выявила мятежников, но те, несомненно, сорвут церемонию, закуют Селесту в цепи прямо в тронном зале. И тогда все дворяне, что клялись принцессе в верности, наперебой станут называть наиболее близких к ней людей, — а Веталина не сомневалась, что ближе неё к Селесте мало кто стоял.

Когда она заняла своё место в зале, то принялась осматривать выстроившихся аристократов. Ей казалось, что она вот-вот ухватит заговор за кончик хвоста, поймёт, кто решил выдать Селесту Меридию. И хоть на лицах дворян застыла елейная угодливость, смешанная с восторгом, Веталина ни на йоту не верила в их чувства. Правда, сама нацепила похожее выражение, как маску, скрывая за ней смятение.

Буру чувств выдавала рука, поглаживавшая живот. Веталина спохватилась и убрала ладонь, покосилась в сторону соседей, не заметил ли кто. Нет, не заметил — вокруг каменели исполненные почтения физиономии, глаза пожирали высокие двери, на которых переплетались выкованные из серебра и золота цветы.