Каково же значение ранней детской травмы Сержа в свете этой теории? Прежде всего, материнская попытка самоубийства может быть истолкована как загадочное послание к сыну, который, очевидно, не способен осознать этот поступок, то есть истолковать его соответственно. Таким образом, инцидент остается в его жизни чужеродным элементом, который едва ли поддается припоминанию, не говоря уже о том, чтобы постичь его психическое воздействие. Тем не менее он явно не исчез бесследно, а спровоцировал, как показывает нам Ботелла, приступ депрессии в детстве пациента, возможно ставшей первоначальным ответом пациента на загадку материнской усталости от жизни. Но Ботелла, не удовлетворяясь этим, предполагает также, что в конечном счете именно этот опыт приводит пациента во второй анализ. Он до некоторой степени продолжает существовать как непонятое послание, вторгаясь в текущую терапевтическую ситуацию посредством симптомов и тем самым определяя динамику переноса. Симптомы пропадают только тогда, когда судьбоносная важность этого послания для дальнейшей жизни пациента успешно признается в ходе лечения. Он должен признать, как мало внимания его мать уделяла иногда его собственным страданиям («мать, которая никогда не замечала моих страданий», p. 18). Его собственные эдипальные желания («мое детство с матерью, которое было чудесным, настоящим раем», p. 11) следует, стало быть, понимать как отчаянный ответ, как повествование-самовнушение перед лицом ранней экзистенциальной угрозы потерять ее навсегда. Они ни в коем случае не являются причиной появления его симптомов. Говоря в этом контексте о загадочном послании матери со ссылкой на Лапланша, я отнюдь не подразумеваю, что мать совершила какое-либо умышленное действие, обращенное прямо к сыну. Скорее всего, ключевое значение имел тот факт, что сын заведомо зависит от действий матери, которые влияют на него, потому что он психологически подавлен тем, что он видит и слышит, но еще не понимает, будучи маленьким ребенком. И легко можно себе представить, что мать была недоступна для него в течение некоторого времени после своей попытки самоубийства, была вынуждена покинуть его в состоянии великой психической беззащитности. Таким образом, этот пример показывает, что конфликтным или даже травматическим послание становится, с одной стороны, в зависимости от своего содержания, то есть от того, что передает отправитель, с другой стороны, в зависимости от того, что доходит до получателя, то есть от того, что он может усвоить и переработать. Так что это не выдерживает сравнения и с археологической находкой, которая для любого археолога выглядит одинаково, а сравнимо скорее с покрывающим воспоминанием, которое несомненно указывает на реальное событие, однако представляет собой схематичную картину, искаженную субъективным восприятием вспоминающего. Лапланш, отстаивая концепцию послания, пытается в конечном счете преодолеть дихотомию между тем, что было пережито на самом деле, или «внешней реальностью», и субъективным воображаемым, то есть «психической реальностью». Тем самым он стремится воздать должное «