Тело младенца, но также и тело матери понимается здесь как реляционный медиатор, через который метаболизируется отношение младенца к себе или к матери. К матери, которая первоначально представлена телесным ощущением или чувством, а также отношением матери к телу своего младенца; модификациями, которые оно вызывает в ее собственном психическом пространстве и экономии; тем, как она привносит свои собственные бессознательные мотивы и историю в нарождающуюся психику, и тем, как она справляется с более или менее важным разрывом между тем, чего она ожидала от этого тела, и тем, что она встречает после того, как ребенок родился.
Этот новый подход свидетельствует о долгом концептуальном и клиническом пути, который прошла Пьера Оланье от своих ранних взглядов, сложившихся под влиянием мышления Лакана.
Хотя Лакан и не позволил выбросить себя «в мусорную корзину» структурализма[62]
, эволюция его структурных концепций организации психики двигалась в направлении формализма, математизированной абстракции и бестелесного разума. Очень характерно в этом отношении его определение означающего: «означающее – это то, что является репрезентацией субъекта для другого означающего» (Lacan, 2004, p. 178). В одну из первых сессий его первого семинара он всерьез заявил, что употребление понятия «аффект» применительно к психоанализу следует запретить.Уже по ранним статьям Пьеры Оланье, даже если на ее терминологию и влияли формулы и концепции Лакана, чувствуется: она следует собственным независимым путем мышления и далека от какого-либо «langue de bois» («казенного языка»). Ее всегда было нелегко напугать, вопрос тоталитарного мышления стоял в центре ее забот (она часто цитировала Джорджа Оруэлла), и она обладала замечательной интеллектуальной уравновешенностью и уверенностью. Взгляды Оланье были взглядами научного исследователя с интересом к философии, на самом деле в основном к эпистемологии (среди авторов, оказавших на нее большое влияние, – Эрнст Кассирер). Она не могла следовать подходу Лакана, все больше увлекавшегося странным сочетанием математики и мистицизма. Похоже, по тем же самым причинам она крайне осторожно относилась к подходу Биона.
«Насилие интерпретации», опубликованное в 1975 году[63]
, стало мощнымТо, что она сохранила от Лакана (склонность делать акцент на языке, на символизме, на функции отца, в более общем отношении – на «третьем»), на самом деле уже есть у Фрейда.
Однако она все еще использует понятие «дискурс», такое стойкое в мышлении Лакана, а ее определение матери как «porte-parole»[64]
при первом прочтении может звучать так, будто она все еще не выбралась из лакановской репрезентации – «сокровищницы означающих», отпечатывающей символическую функцию на психике младенца.Более пристальное рассмотрение выводит на передний план очень богатое переплетение, связывающее вместе голос, речь, язык, аффекты и эмоции. Голос, в его либидном и телесном аспектах, держит младенца и передает полные смысла (или лишенные смысла) бессознательные, нагруженные аффектом послания, вызывающие удовольствие и облегчение или неудовольствие и беспомощность. В начальном измерении голос матери устанавливает коммуникацию между двумя психическими пространствами. Презентация слова не есть нечто абстрактное. Ее источником является «говорение – молоко – грудь» первой «porte-parole» (Aulagnier, 1975, p. 101).