Межзвездный скиталец

Small wonder I was slow of speech.	Неудивительно, что я не сразу нашелся ответить.
For the moment there was but one thought in my brain.	В это мгновение только одна мысль сверлила в моем мозгу.
After all the strange play I had seen played out, to have this come upon me!	После всей непостижимой драмы, разыгравшейся на моих глазах, вот что на меня обрушилось.
I did not misunderstand.	Я понимал ее хорошо.
The thing was clear.	Дело было яснее ясного.
A great woman was mine if . . . if I betrayed Rome.	Великая женщина будет моею... если я изменю Риму!
For Pilate was governor, his order had gone forth; and his voice was the voice of Rome.	Ибо Пилат был наместник, приказ его был отдан; а его голос был голос Рима.
As I have said, it was the woman of her, her sheer womanliness, that betrayed Miriam and me in the end.	Я уже говорил, что в конце концов Мириам и меня погубила ее женственность, ее непередаваемая женственность.
Always she had been so clear, so reasonable, so certain of herself and me, so that I had forgotten, or, rather, I there learned once again the eternal lesson learned in all lives, that woman is ever woman . . . that in great decisive moments woman does not reason but feels; that the last sanctuary and innermost pulse to conduct is in woman's heart and not in woman's head.	Она всегда была так рассудительна, так проницательна, так уверена в себе и во мне, что я забыл или, вернее, еще раз усвоил себе вечный урок, что женщина всегда женщина, что в великие, решительные минуты женщина не рассуждает, а чувствует; что последнее святилище и самое сокровенное побуждение к поступкам лежат не в голове женщины, а в ее сердце.
Miriam misunderstood my silence, for her body moved softly within my arms as she added, as if in afterthought:	Мириам не поняла моего молчания; тело ее слегка подалось в моих объятиях, и она добавила, как бы вспомнив:
"Take two spare horses, Lodbrog.	-- Возьми двух запасных коней, Лодброг.
I shall ride the other . . . with you . . . with you, away over the world, wherever you may ride."	Я поеду на другом с тобою... с тобою на край света, куда бы ты ни поехал!
It was a bribe of kings; it was an act, paltry and contemptible, that was demanded of me in return.	Это была царская взятка! И за нее от меня требовали гнусного, презренного поступка.
Still I did not speak.	Но я продолжал молчать.
It was not that I was in confusion or in any doubt.	Не то чтобы я находился в смятении или сомнении.
I was merely sad-greatly and suddenly sad, in that I knew I held in my arms what I would never hold again.	Я просто ощутил великую печаль, великую внезапную печаль, ибо сознавал, что держу в своих объятиях ту, которую больше никогда не буду держать.
"There is but one man in Jerusalem this day who can save Him," she urged, "and that man is you, Lodbrog."	Ныне в Иерусалиме только один человек может спасти его, -- продолжала она, -- этот человек ты, Лодброг!
Because I did not immediately reply she shook me, as if in impulse to clarify wits she considered addled.	И так как я все еще не отвечал, она тряхнула меня, словно желая вывести из отупения.