Мгновения

Я победно вскидываю руки, а потом усаживаюсь рядом, сгорая от нетерпения. Марта размеренным тоном просит Систему отключить помощь. Приятный женский голос, высоковатый и, по-моему мнению, слишком молодой и резкий – это ее настройка, уведомляет, что все готово. Экран мигает, в самом углу холста всплывает тэг: «личное».

Странно, но Система даже не допытывалась, уверена ли она. Хм-м…

Тем временем Марта расправляет спину, поднимает руки, они дрожат, я вижу собственными глазами, и, на секунду задумавшись, начинает выводить на желтоватой имприматуре холста прерывистый, ломаные контуры гор.

Я слежу, затаив дыхание, скольжу напряженным взглядом вслед только-только рожденным линиям.

У Марты сначала выходит не слишком похоже… Все вроде идет хорошо, очерк вьется и изгибается, Марта меняет нажим, создавая красивый эффект в виражах линий, но вдруг она будто натыкается на какое-то препятствие – фрагмент, что не дается с первой попытки, сложное место, что без подсказок Системы не укладывается в идеальный образ, созданный в мыслях. Она фыркает, морщится и стирает, пробует заново, еще и еще, пальцы белеют, пластины ногтей из розоватых становятся фиолетово-лиловыми, ее тонкие губы все сильнее и сильнее сжимаются, превращаясь в четкую полосу на сосредоточенном, застывшем лице. Глаза горят, они напряжены, так что вокруг пролегла сеточка неглубоких морщинок, брови нахмурены, на кончике носа и лбу – крохотные капельки пота.

Я и сам невольно проникаюсь ее доходящей, кажется, до предела сосредоточенностью, она вся будто сконцентрирована, собрана воедино мыслями, ощущениями, контролем, нервными импульсами на кончике своих пальцев. Она не отступает, а если отступает, то возвращается вновь, пока не получит то, что хочет увидеть.

И постепенно поначалу детский рисунок преображается во что-то иное. Нет, он не выглядит как работа профессионала, не выглядит даже как мало-мальски дельное Изображение – на нем только контур гор с вьющейся темной тропкой, только линии и редкие, неровные штрихи, но я искренне завидую Марте. И восхищаюсь. Восхищаюсь ее талантом и упорством.

Закончив, она молча сидит рядом, усталая и немного раздраженная, задумчиво скользит взглядом по Экрану. А я смотрю на нее и не могу оторваться. Не могу заставить себя прекратить, не могу выдавить ни слова. Я чувствую едва-едва различимый, сладковатый запах ее тела, любуюсь небрежной прядью волос, выбившейся из-за уха, плавным изгибом переносицы, высоким, статным лбом, мягкой бархатистостью щек, завороженно ловлю монотонное движение поднимающихся в такт дыханию плеч, пробегаю глазами по опущенным худым рукам с тонкими хрупкими запястьями. Я забываю дышать и, вдруг почувствовав, что задыхаюсь, уже снова не помню про это.

Она поворачивается и, очевидно, слегка испугавшись моего слишком пристального взгляда, спрашивает.

– Юрген? Что случилось?

Ее глаза постепенно очищаются от задумчивой отрешенности и обретают настороженную ясность. Она ждет ответа, но я не могу разобрать вопроса и неожиданно боюсь, что если промолчу, упущу момент навсегда. Я размыкаю пересохшие губы, мне очень страшно, но я все равно говорю. Говорю, что она прекрасна и … что я люблю ее.

Назад, в жизнь

– Все это просто. Нереально. Странно…

Подчеркиваю каждое слово легким ударом кулака по столешнице, а затем оттолкнувшись от штанги подставки и подтянув ноги, совершаю полный оборот вокруг своей оси на вращающемся стуле без спинки, но с удобным углублением в сиденье. Жилище Мадса медленно проплывает перед моими глазами, сначала ускоряясь, а затем замедляясь. Я торчу тут уже целый день, поскольку дома не могу найти себе места.

Мадс ухмыляется. В Системе около его головы появляется образ того же довольного кота. Сам друг сидит поодаль в мягком низком кресле и работает. Точнее, пытается. Потому что я активно мешаю ему сконцентрироваться.

– Да, ладно тебе. Не придумывай…

Он вздыхает, поворачивается в три-четверти, с неохотой оторвавшись от дел.

– Серьезно, Мадс! Вот что мне делать?

Немного резко бросаю назад на тарелку остатки поломанного хрустящего зернового батончика. У Мадса этого полезного добра навалом, поэтому я не стесняюсь быть небрежным. Правда, теперь повсюду крошки.

– Ха-х… Жить себе спокойно дальше и наслаждаться… Разве нет?

Его густые светлые брови складываются в выразительную дугу. Кажется, Мадса забавляют мои страдания. Он подгибает под себя ногу, окончательно разворачивается и, опирая локти о невысокую спинку кресла, облокачивает прямоугольный подбородок на сложенные руки, а после пускается в рассуждения.

– Сначала ты переживал, что она тебя ни во что не ставит, верно?

Я бурчу, мол, ага, было такое. Догадываясь, куда он клонит.

– Потом вы еле как нашли общий язык и чуть не рассорились несколько раз, так?

– Угу.

Его выпрямленная нога раскачивается в такт словам. А мои пальцы сами собой составляют в тарелке хлебную мозаику.

– Но теперь наконец все хорошо. За плечами чудесный отпуск, вы вернулись домой и-и-и…