После своего первого опыта я тут же кинулся звонить Марте. А когда она наконец ответила, принялся рассказывать, как круто все вышло. Я напрочь забыл, что обижаюсь на нее, что мы в ссоре и вроде бы не разговариваем, меня переполняли эмоции, и я хотел поделиться ими только с ней, потому что знал – она поймет их по-настоящему, потому что она – главный для меня человек. Но она отказалась слушать. Сказала, ей не интересно. И, даже не попрощавшись, отключилась. Отключилась!
Взмахом руки разворачиваю наш Поток. Пробегаю глазами по огромному списку своих сообщений, что остались без ответа. Здесь мольбы, просьбы, угрозы, признания, страсть, отчаяние, гнев. Они не нужны ей. Мы расстались, и она больше не заходит сюда.
А ведь я сделал то Мгновение для нее…
Знает ли она это?
Знает ли она, что несмотря на все я люблю ее?
Я не понимаю, что делаю. Мир вокруг кажется мне не таким, неправильным, слишком ярким, слишком тусклым, громким, светлым, все раздражает. У меня кружится голова. Я рывком одергиваю шторы, подхожу вплотную к окну. Прижимаюсь горячей кожей к прохладному стеклу и дышу, часто и неглубоко, оставляя на стекле пятна туманного пара. За окном ночной город. И по нему, искажая, размывая, словно капли дождя, сверху вниз бегут дорожки моих слез.
Все напоминает мне о ней. А я хочу отдохнуть, хочу быть один.
Экраны гаснут.
Нет, этого недостаточно.
Система переходит в режим ожидания.
Меня накрывает тишина и одиночество. Мне страшно, но я возвращаюсь и вновь сажусь перед холстом. Без света Экранов его цвет вдруг кажется мне таким естественным и мягким. Беру в руки палитру и кисть. Долгим, отрешенным, нарочно внимательным взглядом рассматриваю утопающий в сумерках город, жилые кварталы, испещренные мутными пятнышками горящих окон, тонкую линию транспортного тоннеля, вереницы освещенных дорожек, аллей и тротуаров, всполохи разноцветных огней кафе и ресторанов, и темное небо, где-то у горизонта соединяющееся с полосой черного леса.
В небе сияет белый месяц.
Я улыбаюсь.
Опускаю глаза на палитру. Образ Марты на время медленно и неохотно покидает мысли, его вытесняет другой – тоже любимый, пусть и не такой живой и яркий.
Вздох облегчения со свистом рассекает воздух.
– Да.
Теперь я знаю, что хочу нарисовать.
Ошибка?
Руки, ладони с растопыренными в воздухе бледными пальцами, заметно подрагивают. На лбу и кончике верхней губы – нервная испарина. Я почти уверен, что сейчас совершаю ошибку, но в тот же момент меня не покидает настойчивое, даже слегка гнетущее предчувствие – так надо, это единственный последний шанс.
Она не сможет проигнорировать такое. Слишком много это должно значить для нас обоих. И если не сработает, нечего больше пытаться, все окончательно потеряно.
На Экране передо мной висит неказистый рисунок гор с пометкой «личное», тот, что создан без участия Системы. Крутые склоны тяжелы и неподвижны, среди их рваных линий, поднимаясь высоко-высоко к перевалу между самыми пиками, укутанными в паутинки пушистых снежных шалей, петляя, вьется тонкая тропа. Сейчас она пуста, но наступит новый день, и кто-то вновь будет шагать по ней. Будет идти вперед, цепляя хаотично разросшиеся по бокам кроны диких кустарников, пересекая полянки ароматных горных трав и осторожно огибая искривленные стволы крохотных деревьев, чудом уместившихся на выступах холодного камня. На моем рисунке сейчас – это просто точки, маленькие зеленые пятна, круги и овалы, однако я помню, какими они были на самом деле, будто знаю секретный шифр, что открывает правду. Наш шифр. Мой и Марты.
Здесь мы всегда остаемся вместе. Она – размытый контур темной фигуры на фоне безмятежных и прекрасных гор, я – бестелесный взгляд художника, что навеки прикован к ней.
Для посторонних мы – обезличенные маски, но для друг друга… Для друг друга, тогда…
Надеюсь, она не забыла. Молюсь, чтобы она поняла.
Скоро это будет повсюду, я же Лицо Общества, «старый мастер». Наверняка меня ждет критика и скандал. Но мне вроде как без разницы, я пожимаю плечами и коварно ухмыляюсь.
– Ха-х, но зато ты точно не отвертишься, Марта. Я заставлю тебя увидеть. Заставлю!
Где-то внутри ноющая тоска сменяется мимолетным, яростным гневом. Он взвивается вверх, будто разгорающееся из тлеющих углей пламя, но почти тут же гаснет. Так происходит постоянно. За эти дни я привык и любить ее, и ненавидеть. Ее молчание изводит меня, мне нужно поговорить и объясниться. Я должен знать, в чем виноват. Пока не поздно. Пока…
Вспоминаю маму, тело под складками белоснежной ткани и собственное потерянное отчаяние от того, что ничего уже не в силах изменить.
– Юрген, ты уверен, что хочешь опубликовать это в своем Потоке?
Приятный голос Системы сосредоточен, насторожен, заботлив и вместе с тем бесстрастен, я улыбаюсь, и эта улыбка больше похожа на неприятную, пугающую гримасу.
– Да, давай.
Нарочно, кажется, слишком беспечно машу рукой в пустоту. Сердце бешено колотится в груди. Что я делаю?! Что я…
Рисунок сжимается и ловко встраивается в интерфейс Потока.
Все.