Михаил Васильевич Ломоносов. Том 2

«Но, любезный другъ! вы, мнѣ кажется, увлекаетесь своимъ чувствомъ, и какъ будто недовольны моими словами. . .. Повѣрьте опытности моей : не льзя быть и полезнымъ безъ нѣкоторой снисходительности къ людямъ , и слѣдовательно къ ихъ маленькимъ страстямъ и слабостямъ.

— Опытность приходитъ съ лѣтами: ей не льзя научиться изъ наставленій, Г. Селлій. Но я покуда вѣрю , что съ истиннымъ желаніемъ добра, съ трудолюбіемъ » кой-какими познаніями , можно быть полезнымъ , особенно у насъ

въ Россіи , гдѣ ни что и не начато еще ! На какомъ угодно поприщѣ ожидаютъ всякаго трудолюбца подвиги, прекрасные и великіе.

«Дай Богъ, чтобы надежды ваши исполнились!» отвѣчалъ Селлій.

— Да, напримѣръ , у насъ въ Академіи. О, я надѣюсь тутъ сдѣлать многое ! Вы не можете представить себѣ, сколько труда ожидаетъ Русскихъ ученыхъ ! Исторія, Землеописаніе , Хронологія, Археологія, все это не початыя мины ! Впрочемъ, вы сами занимались изслѣдованіемъ Русской старины и можете подтвердить слова мои.

«Такъ, такъ!... Но, дай Богъ, чтобы хоть не мѣшали вамъ другіе !... Не удивляйтесь словамъ моимъ.. . .

Въ эту минуту два чиновника вошли къ Селлію : одинъ съ кипой бумагъ, другой съ приказаніемъ идти къ Лестоку.

— Приходите ко мнѣ , когда вамъ будетъ свободно—сказалъ Селлій.—Сегодня вы видѣли меня въ канцеляріи, и разговоръ нашъ отзывался мѣстностью. Приходите ко мнѣ въ кварти

ру , по вечерамъ. . . . нашъ разговоръ будетъ тамъ ближе къ сердцу. . . . До свиданія !... Онъ пожалъ руку Ломоносова и они разстались.

Съ недовольствомъ, почти съ отчаяніемъ въ душѣ удалялся Ломоносовъ изъ дому Лестока.

Можетъ бытъ ни что не бываетъ такъ прискорбно для благородной, возвышенной души, какъ видѣть нравственное паденіе человѣка. Это больше нежели измѣна обожаемой любовницы , при самомъ сильномъ разгарѣ страсти, и можетъ быть больше нежели смерть друга, самаго драгоцѣннаго. Въ обоихъ изъ этихъ случаевъ есть что-то вещественное , земное. Напротивъ, падшій съ высоты стремленія къ добру на обыкновенный, ничтожный путь жизни, есть оскорбитель достоинства человѣка, и въ самомъ себѣ онъ оскорбляетъ все человѣчество, или, еще больше, все, что есть благороднаго въ немъ.

Можетъ быть , Ломоносовъ думалъ несправедливо ; но онъ имѣлъ право на это, потому что наружность казалась жестоко обвинительною для Селлія. Какъ промѣнять келью мудреца на кабинетъ вельможи, съ которымъ, по собственному признанію его, не льзя было сдѣлать никакого добра ? Къ чему-же это стремленіе, это мученичество для обладанія далекою цѣлью, если ее можно забытъ для первой обаятельной встрѣчи ?

Такъ юношески разсуждалъ Ломоносовъ, и — подивитесь странности противорѣчій въ человѣкѣ!—рѣшился доставить свою оду Шувалову! Да, самъ возставая противъ угожденія вельможамъ, онъ отсылалъ произведеніе своего духа къ значительнѣйшему изъ нихъ и слѣдовательно слушался Селлія. Онъ запечаталъ свою оду въ пакетъ, вмѣстѣ съ учтивымъ письмомъ къ Петру Ивановичу Шувалову, и просилъ его обратить воззрѣніе Императрицы на слабый трудъ усерднаго поэта.

Глава IV.

Прошло нѣсколько дней. Ломоносовъ простодушно ждалъ отвѣта отъ Шувалова, впрочемъ не переставая заниматься науками и своею должностью. Иногда невольно спрашивалъ онъ у себя : должно-ли была отсылать оду къ Шувалову? и оправдывалъ поступокъ свой тѣмъ, что желалъ только Всемилостивѣйшаго воззрѣнія. Ему не приходило въ мысль спросить себя : прилично-ли было это въ настоящихъ отношеніяхъ его, то есть не могло-ли это повредить ему въ глазахъ сильнаго человѣка? Нѣтъ, такіе разсчеты не касались души Ломоносова. Онъ только желалъ оправдывать себя передъ самимъ собою, какъ передъ человѣкомъ.

Между тѣмъ первыя встрѣчи въ Академіи не радовали его. Приходя въ засѣданія , уже какъ принадлежащій къ Академіи и членъ ея, онъ видѣлъ, что дѣла идутъ очень тихо. Академики и Профессоры исполняли свою должность, но не ревновали дѣлать больше , не увлекались