Михаил Васильевич Ломоносов. Том 2

Онъ началъ объяснять имъ подробнѣе свои предположенія, но не могъ извлечь воды изъ камня, и превратить въ кровь воду, которая, можетъ быть, у многихъ изъ нихъ текла въ жилахъ. Презрительная улыбка была отвѣтомъ на всѣ его воззванія. Даже тѣ, которые не хотѣли ссориться съ нимъ, дали ему замѣтить, что они знаютъ не хуже его что должно и чего не должно имъ дѣлать.

Но въ человѣкѣ сильнаго ума есть какая-то неприступность, которая служитъ для него волшебнымъ кругомъ и удерживаетъ нападенія людей обыкновенныхъ. Такъ и эта маленькая сцена не имѣла никакихъ послѣдствій , кромѣ того, что на Ломоносова стали смотрѣть непріязненно многіе изъ его сочленовъ. Они знали однакожъ, что къ нему благосклонны нѣкоторые изъ знатнѣйшихъ людей : это служило новой защитой ему , и даже безъ его вѣдома. Сверхъ того , всѣ они , больше или меньше, отдавали справедливость уму и познаніямъ упрямаго собрата, а особенно люди отличные изъ Академикомъ и Адъюнктовъ, всегда вѣрные цѣнители дарованій.

Онъ, съ своей стороны, былъ, принужденъ слѣдовать ихъ совѣту и ждать обстоятельствъ больше благопріятныхъ. Надежда на помощь

знатныхъ людей также сдѣлалась мечтою его. Но все это не могло-бы успокоить ума и тревожной души молодаго , пылкаго ученаго, если-бы занятія, сами занятія науками не были отрадою, услажденіемъ его въ настоящихъ обстоятельствахъ, такъ-же какъ и во всѣхъ прежнихъ. Работая въ лабораторіи, производя физическіе опыты, углубляясь въ изученіе древнихъ писателей , наставниковъ человѣчества , онъ забывалъ всѣ волненія, всѣ бури и тревоги жизни. Тутъ чёлнъ его былъ въ надежной пристани, и потому-то, можетъ быть, онъ переложилъ и въ стихи и въ прозу знаменитыя слова Цицерона: « Науки питаютъ юношу, даютъ отраду старцу, утѣшаютъ въ несчастій, бываютъ прекрасны вездѣ: и въ уединеніи и въ шумѣ свѣта, и въ деревнѣ и въ городѣ. » Ломоносовъ чувствовалъ все это вполнѣ, потому что былъ истинный мученикъ науки, узнавшій всю сладость и горечь ея.

Въ Академіи приготовлялось большое празднество , въ честь дня коронованія Императрицы. Ожидали, что она сама осчастливитъ своимъ присутствіемъ собраніе Академіи , и хотѣли показать ей новое и первое ученое заведеніе въ Россіи со всею пышностью и торжественностью. Академики писали рѣчи , гимназисты готовились пѣть кантату, а Ломоносову было поручено перевести съ Нѣмецкаго

стихи, написанные Членомъ Академіи, Надворнымъ Камернымъ Совѣтникомъ, Интендантомъ Соляныхъ дѣлъ, Готлибомъ Фридрихомъ Вильгельмомъ Юнкеромъ. Стихи эти : Вѣнчанная Надежда Россійскія Имперія, были напечатаны вмѣстѣ съ переводомъ Ломоносова. Въ день торжества, Императрица въ самомъ дѣлѣ пріѣхала въ Академію, слушала рѣчи Латинскія, отчетъ Академіи, и наконецъ приняла стихи Юнкера, поднесенные Президентомъ. Перевернувъ листокъ , она увидѣла Русскій переводъ и подпись: Съ Нѣмецкихъ Россійскими стихами перевелъ Михайло Ломоносовъ, Академіи Наукъ Адъюнктъ. Хотя стихи эти довольно длинны, однако Императрица просмотрѣла ихъ , и обратившись къ бывшему вблизи отъ нея П. И. Шувалову, сказала :

«Это твой?... Мастеръ своего дѣла! Скажи ему спасибо отъ меня.... Да не забудь и Автора.

Мы уже знаемъ, что П. И. Шуваловъ подносилъ Императрицѣ стихи Ломоносова на коронацію ея. Имя его осталось у нея въ памяти; она была въ пріятномъ расположеніи, и потому очень естественна лаконическая похвала ея Ломоносову, сказанная въ Академіи. Но немногія слова ея , тотчасъ переданныя поэту, совершенно осчастливили его. Когда, послѣ отъѣзда Императрицы , въ залахъ Академіи

былъ накрытъ столъ и началось пиршество ; когда вино поразогрѣло умы и сердца; когда стали осушать заздравные кубки и начались обниманія, цѣлованье, тогда и Ломоносовъ, забывая все прежнее, и также обнимая сочленовъ своихъ какъ братьевъ , просилъ забыть, если онъ чѣмъ нибудь огорчалъ ихъ. Они то-же были готовы плакать, и примиреніе казалось совершеннымъ.

Было-ли это въ самомъ дѣлѣ примиреніемъ, увидимъ дальше ; но Ломоносовъ отъ чистаго сердца забылъ всѣ досады на сочленовъ своихъ и началъ обходиться съ ними искренно. Какъ-бы пользуясь этимъ добрымъ расположеніемъ, нѣкоторые изъ нихъ обращались къ нему съ просьбами разрѣшить разные ихъ вопросы , о состояніи того и другаго въ Россіи. Онъ, какъ просвѣщенный Рускій, могъ сдѣлать это легко , и съ готовностью объяснялъ имъ все, что только могъ.

Одинъ изъ ученыхъ собратовъ его , почтенный человѣкъ въ пудреномъ парикѣ, сказалъ однажды ему, что онъ рѣшился издать книгу о Русской Литтературѣ, и уже началъ собирать для этого матеріалы. Это объявилъ онъ ему за тайну, въ Академіи , и прибавилъ : «Приходите ко мнѣ сегодня , побесѣдовать о моемъ предметѣ. »