Все эти его заявления, несомненно, обличали его как совратителя юношества. Бернард Клервоский получил разрешение епископа Парижского Стефана читать проповеди парижским студентам, возможно даже в соборе Нотр-Дам, с обличениями воззрений Абеляра. В этих проповедях Абеляр не назывался по имени, но каждый понимал, что речь идет о нем, когда критике подвергались профессора за их тщеславие и высокомерие. Правда, он обличал особо одного человека как «гидру порока», который скрывал свой подлинный лик под маской благочестия, был грязным соблазнителем чистой голубицы. Бернард только тем и занимался, что писал послания епископам, кардиналам и самому папе, пытаясь сорвать маску с Абеляра и доказать, что он есть архиеретик своего времени. Он сурово осуждал его, называя монахом, не имевшим призвания, аббатом без монастыря, который погряз в незаконных связях с женщинами. Все это было злостной клеветой, но Бернарду казалось очевидной истиной. Ведь только грешник мог учить лжи, и Абеляр был лжеучителем. Здесь следует прервать на время повествование и обратить внимание на этот наглядный пример внутренней церковной практики, чтобы понять, как фабрикуются обвинения. Нонконформист, который верит и мыслит не так, как все, сразу же обвиняется в «аморальном поведении». Он не способен «правильно», «здраво» мыслить; он глубоко развращенный человек. И он обречен быть таким, из-за того что неправильно мыслит. Порочный круг тем самым замыкался.
Бернард не нуждается в оправданиях. Более важным было бы для нас понять его. Аббат монастыря Клерво был убежден, что Абеляр разрушает весь труд его жизни – воспитание нового человека в основанных им монастырях. Предметом спора было будущее молодого поколения Европы. Бернард испытывал чувство тревоги при одной мысли о том, что молодые интеллектуалы от Парижа до Рима, даже сам папа, готовы принять как должное рациональное мышление, поддаться этому «соблазну». Его глубокое беспокойство было не лишено оснований. Когда схоластика триумфально победила в университетах, разверзлась на самом деле пропасть: на одной ее стороне была христианская этика, воспитание души; на другой – богословские исследования. Прервалась связь теологов со священниками-пастырями, и так продолжалось на протяжении столетий. Теолог размышляет о Боге и о тысяче других вещей вокруг, и по мере того, как он продолжает мыслить, дух и жизнь, Бог и человек все больше и больше отдаляются друг от друга. Бернард предчувствовал в будущем победу Абеляра, великого изменника, виновного в дехристианизации и рационализации богословия. Что он полностью проглядел, так это то, что, хотя Абеляр и был первопроходцем и представителем большого интеллектуального движения, тем не менее, не будь его, новые идеи так или иначе все равно бы овладели сердцами европейского юношества.
С того самого времени, как Бернард начал произносить в Париже свои проповеди, обличающие Абеляра, последний понял, что этот могущественный церковник намерен уничтожить его. Он также осознавал, что существовало единственное поле битвы, на котором он мог выступить как равный Бернарду или даже одержать над ним верх. Это был общественный диспут, в котором обе стороны выступают как антагонисты и их аргументацию рассматривает беспристрастный судья и выносит свое решение. Диспуты между мыслителями с различными убеждениями были распространены при дворах арабских шейхов, а позднее они устраивались и при монгольском дворе. В Западной Европе в XII в. они стали обычным явлением.
Друзья Абеляра убедили архиепископа Санса вызвать Бернарда и Абеляра на подобное состязание. Абеляр охотно согласился. Бернард, опасаясь поражения в споре, втайне от Абеляра и общественности заручился поддержкой епископа и заранее подготовил обвинительный приговор своему оппоненту. В день Пятидесятницы 1140 г. Абеляр явился в кафедральный собор Святого Стефана в Сансе и предстал перед большим собранием. Присутствовали сам король Франции и его свита, профессора, студенты, дворяне и высшие церковные сановники. Когда Абеляр понял, что его, скорее всего, осудят, он апеллировал к папе и покинул собор. Бернарду не потребовалось много времени, чтобы добиться своих целей – обвинения Абеляра как еретика, отлучения от церкви его сторонников, запрета Абеляру на принятие монашества и сожжения его книг. Сам папа Иннокентий II сложил из них костер рядом с собором Святого Петра.