Mise en Place (СИ)

А потом наступит май: ревень и спаржа. Джон размышлял, нет ли способа сочетать эти два овоща, что бы такое придумать с ревенем, чтобы он прозвучал в блюде по-новому (не считая десертов). Ревень, запеченный с перцем чили и лаймом на подушечке из лапши, присыпанный кунжутом. Было в этом что-то азиатское: сочетание кислого и сладкого. Может получиться очень даже вкусно. Нужно записать, пока не забыл, и потом обязательно попробовать.

Июнь: в это время появляется все самое вкусное — горошек, клубника, кабачки…

Джон вывернул из-за угла и снова увидел дом — такой темный, унылый и маленький. И снова погрузился в собственные мысли.

Июнь. Неделю назад он не был уверен, что они продержатся до конца месяца, а сейчас продумывает меню на лето.

Вдруг Джон заметил возле дома какое-то движение (из-за забора было сложно четко рассмотреть) и чуть не рассмеялся. А потом сердце ухнуло куда-то вниз: темные волосы, стройное тело, длинное шерстяное пальто.

Шерлок.

Джон ускорил шаг и постарался унять бешено колотящееся сердце.

Этот сраный говнюк бросил тебя, не сказав ни слова, и ты ни за что, ни при каких обстоятельствах не вздумай целовать эти поганые улыбающиеся губы.

Щеколду на калитке заело, и Джону пришлось повозиться. От нетерпения он даже пнул дверь. Когда калитка, наконец, открылась, он вошел и уже даже знал, что сейчас скажет, но на него смотрел Джим Мориарти, как ни в чем не бывало облокотившись о парадную дверь.

— О, — выдохнул Джон, и по всему его телу поползло разочарование, заполняя его изнутри, как газ заполняет воздушный шарик.

— Привет, Джон, — непринужденно проговорил Джим и изящно спрыгнул со ступенек. — Думал, перехвачу тебя возле дома. Впрочем, не так. Всю неделю думал, что удастся перехватить тебя возле дома. Но ты избегаешь этого места. Забавно, правда?

— Поздновато для светского визита, — ответил Джон.

— Я тут подумал: старина Джон Уотсон… Ему, вероятно, будет одиноко этой ночью. Учитывая, что сегодня он не будет ночевать у сестры на диванчике. — Джим стоял на расстоянии вытянутой руки и пристально рассматривал Джона. — Разочаровался в диване, да? И правильно, от него мало пользы.

Джон машинально попытался сжать трость, но вспомнил, что больше ей не пользуется.

— Уже поздно, и мне еще нужно кое-что сделать, так что сделай одолжение: скажи, чем я могу тебе помочь, и съебись отсюда по-быстрому.

— О, Джон! — Джим театрально прижал руку к сердцу. — Ты меня обижаешь. А я-то думал, мы станем… ну не знаю… друзьями.

— Нет.

— Неужели не пригласишь меня пропустить по стаканчику перед сном?

— Едва ли.

— А ведь ты вокруг дома не один круг нарезал, — задумчиво проговорил Джим. — Так что очень сомневаюсь, что у тебя дел невпроворот. Задумался о чем-то хорошем? Мечтал? Ну, о нем не грех помечтать, правда ведь? Где он сейчас — в Бристоле?

— В Блэкпуле.

— А. Мертвый сезон — самое лучшее время. Можно уютно кутаться в одеяла и согревать друг друга дыханием, — во взгляде Джима читалось откровенное вожделение, и Джон поежился.

— Я обдумывал меню.

— Ммм… Кеджери? Я бы тоже его исключил. — Джим слегка пританцовывал на покрытой инеем траве — так легко, так изящно, так пиздец как самодовольно, что Джону ужасно хотелось ему врезать.

— Мы заменили его пловом.

Джим замер, его нога зависла над травой, так и не закончив па. Он медленно восстановил равновесие, прищурился и холодно посмотрел на Джона.

— Плов? Плов Джеймса Утсона?

— Он самый, — ответил Джон.

— Но его нет в меню уже двадцать пять лет.

— Ну… мы подумали, самое время его вернуть.

— Вы подумали? — хохотнул Джим.

В его смехе отчетливо слышались ледяные нотки. Джон не мог скрыть замешательства и уже готов был спросить, какая Джиму разница, есть плов в меню или нет, если он все равно собирается закрыть ресторан. Но Мориарти резко поднял воротник пальто и сказал:

— Что ж, приятно было встретиться, Джон. Заходи как-нибудь, попьем чаю. До истечения срока оплаты осталась неделя, да? Я буду душкой. Ненавижу закрывать преуспевающие рестораны.

— Как-нибудь заглянем, — ответил Джон, провожая Джима взглядом.

***

В доме было тихо, темно и холодно.

Джон разделся в темном холле, повесил одежду на крючок и аккуратно поставил ботинки.

Он стоял в дверном проеме и рассматривал узор на полу, сплетенный из отблесков уличных фонарей. Нож, которым Шерлок прикрепил рецепты, так и лежал на столе — там, где Гарри его и оставила.

Через холл просматривалась гостиная: разбросанные подушки, скомканное покрывало на полу, пульт на столе.

Что ж, придется идти на второй этаж. Джон шел мимо фотографий на стене: школьные годы, отпуск на море всей семьей (всегда такой короткий, с непременными долгими обсуждениями меню в тех ресторанах, где они обедали), фотографии профессиональные и любительские, в старинных рамках с незапамятных времен.

Второй этаж. Джон глубоко вздохнул и, не раздумывая, зашел в спальню.

Кровать не заправлена. Скомканное одеяло, простыни, еще хранящие след его тела, и подушки, помнящие их обоих. Все ровно так, как в то утро.