Мистер Джастис Раффлс

– А разве она не ваша собственная? – спросил его оппонент в свою очередь, с готовностью отказываясь от любого раскаяния. – Разве не обоих нас провели эти ничтожества? Конечно, мне очень жаль, что я вот хоть на дюйм им доверился, и вы бы вполне были правы, покарав меня по всей строгости, если бы они говорили правду, но теперь вы ведь понимаете, что это все целиком была ложь, и уже пора бы перестать держать меня на цепи, как бешеного пса!

– И вы, таким образом, не возражаете против того, чтобы исполнить свою часть сделки?

– Всегда стоял за это, – объявил наш пленник, – и никогда не собирался поступать как-либо иначе.

– Тогда где же то, что вы обещали мне отдать в обмен на уничтоженное вчера письмо? Где долговая расписка Гарланда?

– В моем бумажнике, а он – в моем кармане, конечно.

– На случай худшего развития событий, очевидно, – тихо прокомментировал Раффлс, покосившись на меня.

– Что такое? Вы разве мне не верите? Я передам вам его сию секунду, только снимите эти проклятые браслеты. В них нет никакой необходимости!

Раффлс покачал головой.

– Я не стану рисковать, оказываясь в досягаемости ваших кулаков, арестант. Но мой маршал предъявит суду это обязательство, если оно, конечно, там.

Оно было там, в раздутом от бумаг портмоне, которое я вернул на место, пока Раффлс сличал подписи на бумаге с теми, что он захватил с собой на этот случай.

– Подпись настоящая, – сказал Леви, неожиданно рыкнув и кинув на нас в упор злобный взгляд, который я перехватил.

– Это, очевидно, так, – сказал Раффлс. – А теперь мне нужна не менее настоящая подпись на документике, который был второй частью вашего обязательства.

Документик оказался контрактом в простой письменной форме, изложенным на гербовой бумаге, украшенной печатью на десять шиллингов, и гордо озаглавленным словом ИДЕНТУРА, как то водится в столицах, основанных не позднее четырнадцатого века. Все это я заметил, пока держал его перед носом нашего пленника для ознакомления. Этот нелегально примененный легальный документ все еще существует, неся на себе весь свой не соблюдающий пунктуацию жаргон вроде «наследуемого имущества» и «неограниченного землевладения», а также «в случае, если вышеупомянутый Дэниэл Леви» через строчку, и наконец «наличные деньги в виде упомянутой суммы в 15 000 фунтов, каковая должна быть удерживаема в обеспечение означенного Имущества по условиям данного соглашения… до истечения срока в один год, исчисленного от даты…» – и все это в заброшенной башне посреди душного дня! Документ был по всей форме и вполне невинно составлен стариной Мамашей Хаббардом, тем самым «стряпчим», которого Раффлс упоминал как нашего одноклассника, по копии закладной, столь же невинно предоставленной мистером Гарландом. Мне иногда становится интересно, что сказали бы упомянутые господа, если бы помыслили о том, в какой обстановке и на каких условиях эта бумага оказалась подписана!

Однако она все же была подписана, и с гораздо меньшими протестами, чем можно было ожидать от такого заядлого драчуна, каким был Дэн Леви. Но единственный его постоянный курс, очевидно, являлся его последней линией обороны; ничто другое не могло сравниться с его изобретательным отрицанием всех обвинений в предательстве по отношению к Раффлсу, разве что его непрестанные протесты насчет непреклонной решимости в соблюдении своей части соглашения. В его непосредственных интересах было убедить нас в своей добросовестности, и пока он вполне мог думать, что ему это удалось. Раффлс, который умело скрывал свою полную осведомленность о его двуличии, явно наслаждался, проводя его от одной лжи к другой, а я наслаждался, следя за этим почти так же, как за той дилеммой, в которую Леви себя загнал; ведь он или должен был подписать документ, чтобы сохранить лицо, или окончательно отбросить свою притворную невинность; так что, постаравшись выглядеть как можно симпатичнее, он все же подписал, что нужно, прямо в наручниках, только имитировав слабую борьбу за то, чтобы они поскорее были сняты.

– Итак, – сказал Леви, как только я должным образом засвидетельствовал его подпись, – я думаю, что уже заслужил глоток своего собственного шампанского.

– Пока не вполне, – ответил Раффлс тоном холодным, как лед. – Мы сейчас находимся на той точке, которой должны были достигнуть вчера вечером, когда я пришел к вам; сейчас вы под давлением сделали только то, что раньше соглашались сделать по доброй воле.

Леви откинулся на своей койке, погруженный в волны нелепого вымпела, с отпавшей челюстью и горящими глазами, одновременно захваченный тревогой и яростью.

– Но я ведь сказал вам, что вчера был не в себе! – заныл он. – Я сказал, что очень сожалею о том, что сделал, но едва помню, что именно делал. И я повторяю это совершенно искренне.

– Не сомневаюсь, что это так, – сказал Раффлс. – Но то, что вы сделали после нашего прибытия, не имело отношения к тому, на что вы решились до того; это был всего лишь один последний акт предательства, за которое вы все еще отвечаете перед судом, арестант на койке!