Мистер Джастис Раффлс

Раффлс уже отсутствовал довольно долго, как мне казалось, но мои часы давно остановились, а те, что на башне, не отбивали время. Зачем их вообще заводили, для меня оставалось загадкой; но теперь Дэн Леви опять лежал спокойно, сжав зубы и уставив глаза в одну точку, и то, как башенные часы отсчитывали секунды, вновь казалось мне далекими ударами молота. Едва я отсчитал минуту за шестьдесят щелчков, как она показалась мне таким необъятным океаном времени, что эти несколько часов, которые, как я был уверен, мы просидели в комнатке, могли легко и просто уместиться менее чем в один час. Я знал только, что солнце, которое сначала, во время судилища Раффлса, освещало комнатку через один из иллюминаторов и бросало свои лучи дальше через другой, теперь короновало меня своим жаром, пока я сидел на сундуке или разогревало лак на нем до липкости, если я вставал. Атмосфера быстро стала невыносимой из-за нездоровой жары и закисшей духоты. Я сидел, скинув пиджак, на самом верху лестницы, перехватывая весь воздух, что шел к нам из приоткрытого окна внизу. Леви сбросил свое красное покрывало, резко ругнувшись, и это был единственный звук, который он издал на протяжении по крайней мере часа; все остальное время он лежал с крепко стиснутыми кулаками, сложенными на груди, яростно уставившись в потолок над койкой, и было в этом человеке что-то, что заставляло меня следить за ним, что-то неукротимо-тревожное, наводящее на мысль о тлеющих углях, которые вот-вот вспыхнут пламенем.

В глубине сердца я опасался его. Я могу признаться в этом откровенно. Дело было не в том, что он крупнее меня, ведь с точки зрения молодости у меня было уравновешивающее нас преимущество; я не имел причин волноваться насчет прочности его пут или действенности моего оружия. Это был вопрос личного свойства, не имевший отношения к материальным преимуществам или недостаткам, да и вообще к физической стороне страха. Дело было просто в духе этого человека, я чувствовал его превосходство над моим. Я чувствовал, что мои жалкие плоть и кровь смогут дать отпор ему в любой момент, и что они были преимуществом, которое склоняло чашу весов на мою сторону. Хотя это не уменьшало то тонкое чувство неполноценности, которое росло у меня в душе почти каждую минуту этого бесконечного утра, и заставляло желать развязки – пусть даже в виде физического противостояния, пусть даже на равных условиях. Я мог бы освободить старого мерзавца, выбросить его пистолет в окно и крикнуть: «Давай! Твой вес против моей молодости, и пусть дьявол заберет слабейшего!» Вместо этого я был вынужден сидеть и таращиться на него, чтобы скрыть свои сомнения. И вот, после долгих размышлений об этой стычке, которая могла так никогда и не произойти, случилась другая, менее героическая, но не менее отчаянная – настолько быстро, что мне не хватило времени задуматься.

Леви поднял голову – едва-едва, но все же достаточно, чтобы привлечь мое внимание. Я видел, как он прислушивается. Я сделал то же. И далеко внизу, у подножия башни, я услышал, если мне не показалось, легкий шаг, а через несколько секунд еще один. В этот момент я неосознанно уставился в сторону лестницы; только легкое звяканье наручников заставило мой взгляд быстро, как молния, метнуться в сторону койки; Леви сидел, сложив руки раструбом у рта и уже открыл его, чтобы издать рев, но тут мои пальцы сомкнулись у него на горле.

Итак, я еще раз напал на него исподтишка, но всего один миг наслаждался нечестно достигнутым преимуществом; это не могло долго продолжаться. Зверюга сначала прокусил мне руку – эту отметину я ношу по сей день – а потом своими руками схватил мое горло, и я решил, что пришел мой смертный час. Он так сильно стискивал мою гортань, что я всерьез опасался, что она вот-вот лопнет, и глаза вылезут из орбит. Хватка у него была как у гориллы, и он сопровождал ее потоком ругательств с оскалом воплощенного дьявола. Никакие мечтания о равной схватке не могли подготовить меня к проявлению его сверхчеловеческой силы, при полном моем бессилии. Я попытался вывернуться из его убийственного захвата, и был брошен поверх койки. Я попробовал отскочить, но он последовал за мной, вырвав из стены крюк, к которому его наручники были привязаны; так он только ловчее мог схватиться за мое горло, и он не ослаблял хватку ни на миг, переступая ногами, пока я, все ослабевая, шатался, так что он скоро притиснул меня к перилам лестницы.

Тем временем я пытался нашарить в пустом кармане его револьвер, который выпал, пока мы боролись. Я видел его на полу своими глазами, пока мы пинали его, переступая в борьбе. Я попытался нагнуться за ним, но Леви тоже его заметил, и отфутболил за ограду лестницы, не ослабляя свой смертельный захват. Я могу поклясться, что слышал, как тот скатился с грохотом по ступеням. Но отчетливее всего мне слышалось (как и ощущалось на моем лице) его хриплое дыхание, не прерывавшееся другими звуками с самых первых секунд борьбы.