Мистер Джастис Раффлс

– Уезжай сейчас же, Банни и жди меня в городе. Ты отлично справился, старина, как и я со своей стороны. Все в порядке, вплоть до тех пятнадцати тысяч гиней в самой твердой наличности, которые сейчас спрятаны у меня. Я виделся со старым Гарландом и сам отдал ему его долговую расписку, как и обязательство по ипотеке. Разговор был довольно тяжелый, как ты понимаешь; но я не мог удержаться, чтобы не попробовать вообразить, что бедный старик сказал бы, если бы узнал, какое давление пришлось ради него применить! Что ж, теперь все кончено, за исключением нескольких возможностей для выхода из нашего подполья. Я не смогу этого сделать без нашего спящего друга, но ты, Банни, можешь все упростить для себя и не дожидаться нас.

Я мог бы много чего сказать о таком подходе, но он ничуть не противоречил моим устремлениям. Раффлс, пока был в городе, успел сменить одежду и вымыться, не говоря уж про обед. Я же к этому моменту был невероятно растрепан и грязен, а кроме того – исключительно голоден, ведь душевное облегчение дало путь мыслям о материальном. Раффлс, предвидя мои горести, приготовил для меня путь отступления через парадную дверь среди бела дня. Я не стану пересказывать удивительную историю, которую он рассказал садовнику, что присматривал за домом и жил через дорогу; но он позаимствовал у того ключи в качестве потенциального покупателя недвижимости, который собирался встретиться со строителем и партнером по делам прямо в доме чуть позже в течение дня. Предполагалось, что я – строитель, и в этом качестве я должен был передать садовнику хитроумное сформулированное сообщение, суть которого сводилась к тому, что Раффлса и Леви нужно оставить в покое до моего возвращения. Конечно же, возвращения для меня не предполагалось.

Все это казалось мне ненужными усложнениями после того дела, которое было осуществлено при помощи элементарной скрытности накануне ночью. Но все это было типично для Раффлса, и я в конце концов уступил с условием, что мы обязательно встретимся в Олбани в семь, и хорошо подготовимся, чтобы отметить где-нибудь окончание мероприятия.

Однако еще многому было суждено произойти до семи, и все эти события не замедлили начаться. Я отряхнул прах заброшенной башни со своих ног, как только вышел, но одна из них зацепила нечто на темном участке пути; этот предмет скатился, позвякивая, до самого низа лестницы, где я и подобрал его.

Перед уходом я рассказал Раффлсу о том случае с револьвером, когда я считал его улетевшим за перила на нижний этаж, но вместо этого обнаружил лежащим в моей руке. Раффлс сказал, что тот должно быть не провалился под лестницу, но зацепился на ступеньке, а когда я сам почти весь свесился за перила, то зацепил рукоятку револьвера чуть ниже уровня пола. Он это высказал (как высказывал он и многое другое) тоном, который означал определенное решение вопроса. Но про себя я не думал, что оно окончательное; и теперь я мог бы рассказать ему, в чем было дело, или, по крайней мере, к какому выводу я пришел. Я даже думал подняться обратно, чтобы убедить его в ошибочности его теории. Но потом я вспомнил, с каким упорством он старался поскорее от меня избавиться, а также по другим причинам решил подождать выкладывать ему этот сюрприз.

Тем временем я перестроил планы, и после того, как передал свое абсурдное сообщение садовнику через дорогу, начал искать подходящие магазины на пути к станции – в одном из них мне посчастливилось найти чистый воротничок, а в другом – обрести зубную щетку; все это я использовал для приведения моего туалета в относительный порядок, насколько позволила мне обстановка уборной на станции.

Очень скоро я уже расспрашивал насчет пути к дому, который и нашел еще минут через двадцать-двадцать пять.

Глава XVII. Секретная услуга

Этот дом тоже стоял у реки, был сложен из кирпича, но по сравнению с другими двумя был очень мал. Одно крыло, от которого полосы зеленого сада шли к реке, стояло почти у дороги, красуясь грязным штукатурным фасадом с венецианскими шторками, которые казались бы украшением разве что осенью. Деревянные ворота еще не успели закрыться за мной, когда я оказался наверху грязного крыльца, созерцая облупившуюся краску и стекло с орнаментом, больше подходившее для туалета, и слушая последние отзвуки престарелого колокольчика. Определенно, было что-то наводящее тоску и одновременно очаровательно викторианское в береговом приюте, в который леди Лаура Белсайз удалилась в своем обездоленном вдовстве.