– Он не будет здесь счастлив. Это по природе своей несчастный человек, – сказал Том, искоса поглядев на нее. – Мне кажется, что он не задержится тут надолго. – Голос Тома звучал невозмутимо, но пульс участился.
Он ненавидел Притчарда до глубины души и прекрасно это осознавал. Просто в присутствии мадам Аннет не мог громко выругаться или даже чертыхнуться себе под нос.
Они выгрузили на кухне купленные продукты: масло, несколько прекрасных брокколи, латук, три сорта сыра, кофе высшего качества, увесистый кусок телятины для жаркого и, конечно, пару живых лобстеров, которыми мадам Аннет займется позже, хотя Том не хотел при этом присутствовать. Он знал, что она бросит их в кипящую воду так же равнодушно, как бросила бы фасоль. А ему будет чудиться, что он слышит их крики из кастрюли. Не менее удручающим ему показался способ приготовления омаров в микроволновке, о котором он прочитал в каком-то журнале. Хозяйку предупреждали, что у нее есть пятнадцать секунд, чтобы выбежать из кухни, если она не хочет услышать, как омар стучит клешнями по стеклу. Судя по всему, есть люди, которые могут чистить картошку, пока омар корчится в муках в печи. Том надеялся, что мадам Аннет не из таких. Да и микроволновой печи у них не было, и ни Элоиза, ни мадам Аннет не проявляли к ее покупке никакого интереса. Но на всякий случай у Тома был заготовлен контраргумент: картошка, запеченная в микроволновке, больше похожа на вареную, чем на печеную. Для обеих это был серьезный довод. К тому же мадам Аннет считала, что кулинарное искусство не терпит спешки.
– Месье Тома!
Том услышал, как мадам Аннет кричит с лестницы задней террасы. Он возился в теплице, но не стал закрывать дверь, чтобы не пропустить ее зов.
– Да?
– Телефон!
Том поспешил в дом, надеясь, что звонит Эд, хотя это мог быть и звонок от Элоизы. Два прыжка – и он уже на ступеньках террасы.
Звонил Эд.
– Завтра, около полудня, надеюсь уже прилететь, Том. А если точно… У тебя есть чем писать?
– Да, конечно.
Том нацарапал на листке бумаги: «Рейс 212, прибытие в 11:25 в „Шарль де Голль“».
– Я тебя встречу, Эд.
– Как мило. Если тебя не затруднит, конечно.
– Нет. Заодно проветрюсь, это пойдет мне на пользу. Есть новости от… Цинтии, например? Да хоть от кого?
– Ничего. А как у тебя?
– Этот все рыбачит. Сам увидишь… О, кстати, Эд. Сколько стоит «Голубь»?
– Для тебя – десять тысяч. Не пятнадцать, – усмехнулся Эд.
На этой жизнерадостной ноте они и попрощались.
Том принялся обдумывать, какую рамку выбрать для рисунка. Тонкую, из светлого дерева, или широкую, в теплых тонах, оттеняющую желтоватую бумагу? Он заглянул в кухню и сообщил мадам Аннет радостное известие: гость прибудет завтра прямо к обеду.
Затем он вернулся в оранжерею, чтобы закончить работу. Подмел пол, вытер изнутри мягкой щеткой, которую захватил из дома, наклонные стеклянные поверхности. Ему хотелось, чтоб его владения предстали перед старым приятелем во всей красе.
Вечером Том смотрел фильм «В джазе только девушки». Это был легкий бездумный отдых, который не портили даже вымученные ужимки главных героев. Перед сном Том зашел в мастерскую и сделал несколько набросков по памяти. Он пытался воссоздать лицо Эда. Надо будет спросить его, не согласится ли он попозировать минут десять, чтобы Том мог сделать эскизы. Было бы интересно написать его портрет: породистое типично английское лицо, с доброжелательными и слегка насмешливыми глазами, тонкие губы, всегда готовые растянуться в улыбку, редеющая русая шевелюра.
Том проснулся очень рано, как всегда, когда впереди его ждал насыщенный день. К шести тридцати он успел побриться и облачиться в рубашку и джинсы; стараясь ступать беззвучно, спустился по лестнице и прошел через гостиную в кухню, чтобы вскипятить воды. Мадам Аннет вставала только в четверть или в половине восьмого. Том поставил на поднос кофеварку, чашку и блюдце и отнес в гостиную.
Кофе еще не был готов, поэтому Том направился к входной двери, чтобы впустить свежего воздуха, а заодно наведаться в гараж и решить, на чем поехать в аэропорт – на красном «мерседесе» или «рено».
Длинный серый тюк, о который он едва не споткнулся, заставил его отпрянуть. Он лежал на пороге, и Том мгновенно догадался, что в нем.
Тюк был из серого холста, который он уже видел. Поначалу Притчард использовал этот холст, чтобы накрывать лодку, которую теперь просто привязывал. В нескольких местах он был проткнут ножом или ножницами. Зачем? Чтобы было удобней нести поклажу? Все-таки Притчарду пришлось тащить тюк довольно далеко, причем, возможно, без помощников. Том нагнулся и отодвинул в сторону обрывок верхнего «нового» холста. Под ним виднелась старая ткань, полуистлевшая, рассыпающаяся в руках, а из-под нее выпирало что-то похожее на серо-белую кость.