Мистерии (пер. Соколова)

Ну, да и Нагель также ничего не могъ возразить противъ "Grand"; "Grand" еще туда-сюда, сказалъ онъ. Но тотчасъ вслдъ за тмъ онъ поморщился и замтилъ во всеуслышаніе:

— Собственно говоря, "Grand" — это славное помщеніе для выставокъ.

Что онъ подразумваетъ подъ этимъ?

Онъ засмялся. Въ Христіаніи одинъ кафе, именно "Grand". "Grand" и Христіанія это приблизительно одно и то же; вотъ почему "Grand" — великое мсто, гд вс великіе люди назначаютъ другъ другу rendezvous. Тамъ сидятъ величайшіе въ мір живописцы, молодежь, подающая наибольшія въ мір надежды, дамы, наиболе изящныя въ мір, издатели, наиболе извстные въ мір, и величайшіе въ мір писатели! Ха ха! Вотъ сидятъ они тамъ и величаются другъ передъ другомъ и кокетничаютъ своими духовными богатствами, каждый вполн довольный тмъ, что другой его чествуетъ, и превозноситъ, и цнитъ. Господи! великолпнйшая комедія, какую только можно видть! Въ сущности же, "Grand" — это ни боле, ни мене, какъ маленькій, модный кабачокъ, гд добрые буржуа въ сюртукахъ могутъ тянуть себ свою водочку; състная лавочка, гд каждый садится и радуется, что вокругъ него тоже сидятъ и каждый за нимъ наблюдаетъ. Вотъ что такое "Grand".

Эта рчь вызвала всеобщее недовольство. Судья наклонился къ стулу Дагни Килландъ и сказалъ довольно громко:

— Во всю свою жизнь не встрчалъ подобнаго самомннія!

Она очнулась и быстро оглянулась на Нагеля; онъ, пожалуй, слышалъ слова судьи; однако онъ, повидимому, не принялъ ихъ къ сердцу. Напротивъ онъ чокнулся съ юнымъ студентомъ и съ равнодушнымъ видомъ заговорилъ о другомъ. Да, это сознаніе своего превосходства въ немъ раздражало и ее. Что долженъ былъ онъ думать о нихъ всхъ, угощая ихъ подобными высокомрными глупостями! Эта. надменность, эта превыспренняя важность! Когда судья спросилъ ее: "Ну, что же вы на это скажете?" она отвтила преднамренно громко: "Какъ нахожу я? Я нахожу, что Христіанія достаточно велика для меня".

Это также не нарушило спокойствія Нагеля. Когда онъ услыхалъ эту громко произнесенную фразу, наполовину относившуюся къ нему, и замтилъ выраженіе недовольства на лиц Дагни Килландъ, онъ задумчиво посмотрлъ на нее, словно спрашивая себя, чмъ именно могъ онъ разсердитъ ее. Дольше минуты, не отрывая глазъ, смотрлъ онъ на нее блестящимъ взглядомъ и вникалъ въ этотъ вопросъ, что придавало ему почти печальный видъ.

Какъ только адьюнктъ заслышалъ, о чемъ шла рчь, онъ сталъ горячо протестовать противъ того, будто Христіанія была меньше Блграда, хотя о Блград даже и не упоминалось ни единымъ словечкомъ. Есть столицы и меньше Христіаніи; есть также столицы, въ которыхъ гораздо меньше предметовъ искусства и достопримчательностей, не говоря уже о томъ, что въ Христіаніи безподобная гавань. Да впрочемъ о чемъ тутъ еще разговаривать? Въ общемъ Христіанія ни чуть не меньше другихъ столицъ средняго размра…

Тутъ вс разсмялись: адьюнктъ былъ такъ забавенъ со своими пылающими щеками и непоколебимыми убжденіями. Прокуроръ Гансенъ, маленькій, толстый человкъ съ голымъ черепомъ, безъ удержу смялся надъ нимъ, онъ даже упалъ на колни отъ хохота.

— Средней величины, средней величины, Да! — воскликнулъ онъ. — Христіанія не меньше другихъ сто лицъ той же величины, точно такой же величины, нтъ, во всякомъ случа не меньше! Ахъ, ты добрая душа! Пью за твое здоровье!

Нагелю однако надолъ этотъ разговоръ. Зачмъ, чортъ побери, открылъ онъ ротъ! Вдь онъ же твердо вознамрился молчать, чтобы не затвать ссоръ въ чужомъ дом, и вотъ опять онъ врзался въ самую свалку и вс были противъ него. Ну, зато на будущее время онъ возьметъ себя въ руки; впередъ уже никто не посметъ ни въ чемъ укорить его.

Онъ сталъ оглядывать комнату. Въ ней не царилъ безупречный порядокъ и не везд была безукоризненная чистота, но краски въ ней были пріятны, было много свта благодаря тремъ большимъ окнамъ, а вокругъ стола стояло много удобныхъ стульевъ. Стулья, какъ и вся остальная мебель, были подержаны, и все-таки были недурны на видъ. На трехъ стнахъ висли картины Хенердоля, Хіальмара Іонсена и какого-то германскаго художника; картина Хіальмара Іонсена была марина.

Нагель все еще разговаривалъ со студентомъ Ойеномъ. Да, въ юности своей онъ, Нагель, тоже бредилъ музыкой, особенно Вагнеромъ, но съ годами это какъ-то стушевалось. Впрочемъ онъ едва научился читать ноты и умлъ взять два-три аккорда.

— На рояли? — спросилъ студентъ. Фортепьяно было его конькомъ.

— Нтъ. Фу! На скрипк. Но, какъ я уже сказалъ, я далеко не пошелъ и скоро забросилъ это.

Случайно взглядъ его упалъ на фрейленъ Андресенъ, которая уже съ четверть часа сидла у печки, болтая съ судьей. Ея глаза встртили его взглядъ нечаянно, мимолетно; но тмъ не мене она безпокойно задвигалась на своемъ стул и вдругъ забыла, что хотла сказать.