— Нтъ, дтей у насъ нту… Ну, да теперь-то я все-таки начинаю привыкать къ этимъ длиннымъ ночамъ; но вначал было ужасно. Увряю васъ, мн бывало такъ страшно, я такъ боялась въ темнот, - да, къ сожалнію, я еще темноты боюсь, — что я иногда принуждена была вставать и итти ложиться спать въ комнат горничныхъ… Нтъ, Дагни, должна же ты хоть что-нибудь сказать! О чемъ же ты думаешь наконецъ? Наврно, о своемъ сокровищ?
Дагни зардлась, засмялась въ смущеніи и отвтила:
— Во всякомъ случа я о немъ думаю; вдь это же понятно. Но ты лучше спроси, о чемъ думаетъ господинъ судья; во весь вечеръ не произнесъ онъ ни слова.
Судья сталъ протестовать: онъ болталъ съ дамами: съ госпожами Ольсенъ и Андресенъ, онъ, такъ сказать, въ тиши проявилъ величайшую дятельность, онъ все время былъ очень оживліенъ, и, съ горячимъ интересомъ слдилъ за обсужденіемъ политическихъ событій, коротко и ясно…
— Женихъ фрейлейнъ Килландъ какъ разъ теперь въ открытомъ мор, - пояснила Нагелю хозяйка дома, — онъ морской офицеръ; въ данную минуту онъ на пути къ Мальт, - вдь къ Мальт, не правда ли?
— Да, къ Мальт, - отвтила Дагни.
— До чего поспшно сватаются подобные люди! Онъ на три недли пріхалъ въ отпускъ, къ родителямъ, и вотъ въ одинъ прекрасный вечеръ… Да, да, вотъ они — лейтенанты!
— Отважные люди! — пояснилъ Нагель. — По обыкновенію — высокіе, красивые, загорлые люди со свжей душою. Да, и форма у нихъ такая красивая, и носятъ они ее съ такимъ изяществомъ. Да, морскіе офицеры всегда очаровывали его.
Фрейленъ Килландъ неожиданно обратилась къ Ойену и спросила, смясь:
— Да, господинъ Нагель говоритъ это теперь, но что онъ говорилъ объ этомъ въ Христіаніи?
Вс засмялись; опьянвшій прокуроръ Гансенъ воскликнулъ:
— Да, что говорилъ онъ въ Христіаніи? Въ Христіаніи! Что тамъ говорилъ господинъ Нагель? Ха-ха-ха! Добрая душа!.. За ваше здоровье!
Нагель чокнулся съ нимъ и выпилъ. Онъ, право, всегда былъ расположенъ къ морскимъ офицерамъ, настаивалъ онъ; господинъ Ойенъ не могъ слышать отъ него ничего иного въ Христіаніи. Да онъ даже дошелъ до того, что сказалъ: если бы онъ былъ двицей, онъ непремнно выбралъ бы морского офицера; либо морского офицера, либо никого!
На это вс опять засмялись; прокуроръ вдохновенно чокался со всми стаканами, стоявшими на стол, и пилъ одинъ. Вдругъ Дагни заявила:
— Но вдь вс лейтенанты слывутъ дураками, разв вы этого не думаете?
Нагель не былъ такого мннія, вовсе нтъ, это вздоръ. Но даже и въ этомъ случа, будучи двушкой, онъ предпочелъ бы красиваго мужчину умному мужчин. Наврняка! А ужъ особенно если бы онъ былъ молоденькой двушкой! Что длать съ умомъ безъ тла? Да, конечно, можно спросить: что длать съ тломъ безъ ума? Но вдь это чертовская разница! Родители Шекспира не умли даже читать. Да и самъ-то Шекспиръ читалъ кое-какъ; а все-таки онъ сталъ исторической личностью. Да и какъ бы то ни было, молодой двушк скоре опостылетъ ученый и некрасивый, чмъ красивый и глупый человкъ. Безъ наличности ума еще можно канавы копать и камни тесать, въ случа нужды, да! Нтъ, ужъ если бы онъ былъ молодой двушкой и ему пришлось бы выбирать, онъ во всякомъ случа остановился бы на красивомъ мужчин; что ему было бы до взглядовъ его на политику, на философію Ницше, на тріединство божества, — ну ихъ совсмъ!
— Хотите видть жениха фрейлейнъ Килландъ? — сказала хозяйка и принесла ему альбомъ.
Дагни вскочила. У нея вырвалось восклицаніе, "Нтъ, ахъ, нтъ!" Но она тотчасъ же успокоилась и услась снова. "Это скверный портретъ, — сказала она, — онъ гораздо лучше на самомъ дл".
Нагель увидалъ красиваго молодого человка съ густой бородой. Онъ сидлъ за столомъ смирно и прямо, съ рукой на сабл. Его довольно скудные волосы были раздлены посредин; онъ смахивалъ на англичанина.
— Да, это правда, онъ много лучше, чмъ здсь, — сказала госпожа Стенерсенъ. — Я была влюблена въ него когда-то… во времена моего двичества… А посмотрите-ка еще и того человка возл. Это молодой теологъ, только-что умершій, по имени Карльсенъ. Онъ только-что скончался; это было такъ грустно. Да, да, это тотъ самый, котораго мы позавчера хоронили.
Это было болзненное, невзрачное существо съ ввалившимися щеками и такими узкими, сжатыми губами что он казались лишь черточкой, проведенной по лицу. Глаза были большіе и темные, лобъ необычайно высокъ и ясенъ; но грудь была плоская, а плечи не шире, чмъ у женщины.
Это былъ Карльсенъ. Вотъ каковъ онъ былъ! Нагель подумалъ про себя, что этому лицу должны соотвтствовать руки съ голубыми жилками и теологія.
Онъ только-что хотлъ сказать, что это лицо ему кажется непривлекательнымъ, когда замтилъ, что судья Рейнертъ придвигаетъ къ Дагни свой стулъ и затваетъ съ ней разговоръ. Онъ сталъ перелистывать альбомъ и замолчалъ, чтобы не потревожить ихъ.
— Такъ какъ вы жаловались на меня за мою молчаливость сегодня, — сказалъ судья, — вы, быть-можетъ, позволите мн разсказать объ одномъ посщеніи короля, — это истинное происшествіе. Я какъ разъ вспомнилъ о немъ сейчасъ…
Она перебила его, смясь: