Мистерии (пер. Соколова)

Дагни сидла какъ разъ одна, барабанила по столу пальцами и перелистывала какой-то альбомъ. На длинныхъ блыхъ пальцахъ ея не было колецъ. Нагель тайкомъ наблюдалъ ее. Боже, какъ она хороша была въ этотъ вечеръ! При этомъ освщеніи на темномъ фон марины на стн ея толстыя свтлыя косы казались еще свтле, тогда какъ рсницы были еще темне. Сидя, она казалась немножко слишкомъ пышной, но, когда, вставала, это впечатлніе исчезало, она была высока, немножко полна, но имла легкую, удивительно привлекательную походку.

Нагель всталъ и направился къ ней. Увидавъ его, она сказала поспшно:

— Вы не сердитесь на меня за то, что я сказала? Не сердитесь!.. Тогда, о Христіаніи, вдь вы же помните!

Онъ удивился и отвчалъ, что онъ вовсе даже и не думалъ объ этомъ; онъ даже не могъ бы сказать теперь съ увренностью, разслышалъ ли онъ ея слова; нтъ, онъ все время болталъ о музык съ тмъ молодымъ человкомъ.

— Ну, все-таки же! — сказала она. — Вы слышали, я видла по вашему лицу. Но съ моей стороны было очень необдуманно соваться: вдь я никогда не была за границей, а потому никакъ не могу судить о величин нашихъ городовъ и т. п.

— Да, но я со своей стороны не долженъ былъ спорить съ людьми: все равно, мы никогда не придемъ ни къ какому соглашенію. Да и потомъ — что за нужда? Споромъ никого не убдишь ни въ чемъ; никогда! Этого никогда не бываетъ.

— Ну, я надюсь, что вы меня простите. Это-то вотъ и было то, что я хотла сказать вамъ.

Онъ взглянулъ на нее. Она устремила на него взглядъ своихъ своебразныхъ темно-сннихъ глазъ, и вдругъ онъ необдуманно воскликнулъ:

— Господи помилуй, до чего вы хороши сегодня вечеромъ!

Эта откровенность окончательно смутила ее; она сидла съ открытымъ ртомъ, не зная, что длать.

— Ну, будьте же хоть сколько-нибудь благоразумны, — пробормотала она.

Затмъ она тотчасъ же встала и направилась къ роялю, гд съ раскраснвшимися щеками стала перелистывать ноты.

Разговоръ между тмъ сталъ общимъ. Докторъ, горвшій желаніемъ поговорить о политик, спросилъ вдругъ, обращаясь ко всему обществу:

— Читали вы сегодня газеты? Чортъ меня побери! Этотъ Morgenblatt становится прямо-таки гнуснымъ. Это уже не человческая рчь, а какая-то брань, какая то площадная ругань.

Вс согласились, что Morgenblatt гнусенъ.

Но разъ вс были согласны съ докторомъ, то возражать ему было не на что. Имя это въ виду, прокуроръ Гансенъ сказалъ:

— Впрочемъ я нахожу, что и либеральная наша пресса довольно-таки груба.

— Ну, знаешь ли! — воскликнулъ докторъ, вскакивая со своего мста. — Не станешь же ты утверждать, что тутъ возможно хоть какое-нибудь сравненіе? И потомъ. что можно думать о министерств, которое…

Столъ былъ накрытъ. Общество перешло въ столовую, докторъ съ прокуроромъ горячо спорили о тон прессы. Разговоръ продолжался за столомъ; Нагель, сидвшій между хозяйкой и юной фрейлейнъ Ойенъ, дочерью полицеймейстера, могъ не принимать въ немъ участія. Когда встали изъ-за стола, разговоръ перешелъ уже на европейскую политику; каждый высказывалъ свое мнніе о цар, о Констанс, о Парнелл, а когда очередь дошла наконецъ до- Балканскаго вопроса, шумный адьюнктъ снова получилъ возможность накинуться на Сербію. Да, довольно ему этой Сербіи; онъ только что прочелъ "Статистическій Ежемсячникъ"; тамъ господствуютъ возмутительнйшіе порядки, школы въ совершенномъ пренебреженіи.

— Нтъ, только одно изъ всего еще радуетъ меня! — заявилъ докторъ, и глаза его увлажнились. — Это то, что Гладстонъ еще живъ. Чокнемтесь, господа, и выпьемъ за здоровье Гладстона, да, за Гладстона, этого великаго и чистаго демократа, человка настоящаго и будущаго.

— Погоди же, дай и намъ къ вамъ присоединиться! — воскликнула жена; она наполнила рюмки дамъ, проливая мимо отъ излишняго усердія, и дрожащими руками обнесла дамъ подносикомъ.

Вс выпили.

— Да, онъ — настоящій кряжъ! — воскликнулъ докторъ, прищелкивая языкомъ. — Онъ, бдняжка, простудился немножко, но это, наврно, пройдетъ. Ни одного изъ политическихъ дятелей не было бы мн такъ жаль, какъ Гладстона. Боже мой, когда я только думаю о немъ, онъ представляется мн блистающей звздой, озаряющей весь міръ!.. У васъ какой-то отсутствующій видъ, господинъ Нагель; или вы не согласны со мною?

— Я? Какъ угодно! Только я вовсе не отсутствую, милйшій докторъ; разумется, я совершенно согласенъ съ вами.

— Ну, разумется. У Бисмарка есть также многое, что меня подкупаетъ, но Гладстонъ побьетъ хоть кого. Хотлось бы мн знать, сколько времени будетъ еще Бисмаркъ тянуть эту безполезную борьбу!…

Доктору опять никто не возражалъ; онъ попробовалъ еще задть императора Вильгельма, но и на этотъ разъ вс придерживались его взгляда на предметъ. Въ конц концовъ бесда, настолько истощилась, что докторъ предложилъ ради препровожденія времени карты. Не желаетъ ли кто-нибудь составить партію? Но тутъ госпожа Стенерсенъ крикнула черезъ всю комнату: