Мистерии (пер. Соколова)

Затмъ онъ началъ по обыкновенію разсказывать свои похожденія. Кислый видъ его проистекаетъ оттого, что паціенты его обманули вс его ожиданія; они показали себя идіотами, ослами, онъ бы съ удовольствіемъ обрекъ ихъ на заточеніе. Да ужъ хоть бы этотъ домъ, въ которомъ онъ былъ сейчасъ! Жена больна, отецъ жены боленъ! И вонь во всемъ дом невообразимая! Но вс прочіе члены семейства краснощекіе, ребятишки прямо здоровенные! Непостижимо, баснословно! Нтъ, онъ отказывается это понять. У старика, отца жены, рана вотъ какой величины! И вотъ они зовутъ знахарку, и та остановила кровь, дйствительно, остановила; но чмъ она ее остановила? Возмутительно, непростительно! Выразить невозможно, какъ это воняло, прямо хоть святыхъ вонъ выноси! и при этомъ, во-первыхъ, въ лучшемъ случа — антоновъ огонь въ ран! Богъ знаетъ, не будетъ ли этого уже сегодня же вечеромъ! Да, слдовало бы распространить законъ о преслдованіи шарлатанства. слдовало бы! да прибрать бы къ рукамъ тхъ людей, которые……. Ну, кровь была остановлена. Но вотъ является сынъ, взрослый сынъ, долговязый дтина, подцпившій себ экзему на лиц. — Я передъ тмъ уже прописалъ ему мази и ясно сказалъ ему: эту желтую мазь втирать на одинъ — одинъ — часъ, а ту, блую, цинковую мазь, на остальные 23 часа. Что же онъ длаетъ? Разумется, совершенно наоборотъ: мажетъ блой мазью одинъ часъ, а желтой, которая жжетъ и кусаетъ какъ дьяволъ, втираетъ на весь день и на всю ночь. Такъ поступаетъ онъ цлыхъ дв недли. Но, что всего замчательне, это то, что онъ все-таки выздоравливаетъ, этотъ шутъ гороховый, выздоравливаетъ, несмотря на всю свою глупость; выздоравливаетъ! Быкъ, верблюдъ, который отъ всего поправится, разъ онъ, чортъ его дери, къ чему нибудь приспособится! Сегодня является ко мн со своей щекой и со всей своей мордой, на которой не найдешь ни единой морщиночки! Счастье, дурацкое счастье! онъ могъ бы надлать себ невообразимыхъ штукъ на лиц, но ему хоть бы что!… Ну, а матъ этого молодца, хозяйка дома? — Она больна, нервна, обезсилена, шумъ въ ушахъ, отсутствіе аппетита, словомъ — скверно. Ванны! предписываю я. Ванны и обтиранія и обливанія тла водою и еще души, чортъ меня побери! Сварите телятины и надайте себ хоть немножко мяса на кости, откройте окно и впустите свжаго воздуха, выходите гулять и т. д.; но прежде всего ванны и обтиранія и снова ванны; иначе моя медицина не поможетъ. — Ну, на телятину у нея денегъ нтъ, это, конечно, возможно; но вотъ она полощется, полощется, смываетъ немножко грязь; ей холодно, она дрожитъ, зубъ на зубъ не попадаетъ отъ этой чистки, но она снова и снова возвращается къ этой возн съ водой. Нтъ, она не въ состояніи больше переносить этого омовенія. И что же? Она запасается цпочкой, цпочкой отъ ревматизма, гальваническій браслетъ или какъ тамъ эта штука называется и навшиваетъ ее на себя. Я прошу показать мн: цинковая пластинка, пара крючковъ, пара маленькихъ крючковъ — вотъ и все. Зачмъ, чортъ возьми, вы это употребляете? Да, это немножко помогло ей, право помогло, облегчило головную боль, опять согрло ее. Очень это вроятно, нечего сказать: крючки и цинковая пластинка принесли ей облегченіе! Ну, что длать съ такими людьми? Я бы могъ поплевать на щепочку и подать ей; это принесло бы точно такую же пользу; а поди-ка, скажи ей кто-нибудь это: бросьте это, иначе я ничего больше для васъ не сдлаю, я не притронусь къ вамъ больше! И что же, вы думаете, она сдлала? — Она не разсталась со своими пластинками, а мн предоставила удалиться! О Боже! Нтъ, не стоитъ быть врачомъ, лучше быть ученымъ медикомъ….

Докторъ слъ пить кофе въ сильномъ возбужденіи. Жена его переглянулась съ Нагелемъ и сказала со смхомъ:

— Господинъ Нагель поступилъ бы точно такъ же, какъ эта женщина. Какъ разъ передъ твоимъ приходомъ мы разговаривали объ этомъ. Господинъ Нагель не очень-то вритъ въ твою медицину.

— Вотъ какъ? Господинъ Нагель не вритъ? — замтилъ докторъ съ ироніей. — Впрочемъ онъ воленъ смотрть на это, какъ ему угодно.

Раздраженный, разстроенный озлобленный на этихъ скверныхъ паціентовъ, не исполняющихъ его предписаній, докторъ молча выпилъ кофе. Ему было неловко, что вс глядятъ на него. — Займитесь же чмъ-нибудь, двигайтесь, — сказалъ онъ. Но посл кофе онъ снова повеселлъ. Онъ поболталъ немножко съ Дагни, пошутилъ надъ своимъ лодочникомъ, человкомъ, возившимъ его къ больнымъ; вернулся въ непріятностямъ, испытаннымъ имъ въ качеств врача, и снова разгорячился. Онъ не въ состояніи забыть эту ошибку съ мазью; всюду грубость, предразсудки и кретинизмъ, все вмст; въ общемъ это что-то ужасное, это невжество въ народ!

— Но, вдь, онъ выздоровлъ!

Докторъ готовъ былъ растерзать Дагни зубами, когда она это сказала. Онъ выпрямился. Онъ выздоровлъ, да; ну и что же дальше? Вдь изъ этого же не слдуетъ, чтобы не было въ народ вопіющей глупости. Онъ выздоровлъ, прекрасно; а что если бы онъ вмсто этого сжегъ себ кожу? Какой смыслъ оправдывать его ослиную глупость?