Мистерии (пер. Соколова)

И тотчасъ посл этого ангельское пніе смолкло. Я видлъ, какъ они снова построились правильными рядами и отлетли; они такъ и кишли подъ крышей, тснились; ища выхода, сплотились какъ крпкая стна ослпительнаго свта, и вс оглядывались на меня, улетая. Послдній, прежде чмъ исчезнуть, оглянулся на меня еще разъ своими слпыми глазами.

Это — мое послднее воспоминаніе: послдній ангелокъ, оглянувшійся, чтобы еще разъ взглянуть на меня. Затмъ снова наступила темнота. Я упалъ на подушку и забылся.

Когда я проснулся, былъ уже день. Я все еще былъ одинъ въ сводчатой комнат. Плать мое лежало возл меня на полу, я ощупалъ его, оно было еще немножко сыро, но я все-таки надлъ его. Тутъ дверь открылась и снова показалась вчерашняя двушка.

Она вплотную подошла ко мн, и я сказалъ:

— Ты такъ блдна, красавица, гд была ты эту ночь?

— Тамъ, наверху, — сказала она и указывала наверхъ, на крышу башни.

— Такъ разв ты не спала?

— Нтъ, я не спала, я бодрствовала.

— А не слыхала ты никакой музыки этой ночью? — спросилъ я. — Я слышалъ неописуемую музыку.

А она отвтила:

— Да, это я пла и играла.

— Такъ это ты? Скажи мн, дитя, неужели это была ты?

— Да, это была я, — отвчала она. Потомъ она протянула мн руку и сказала:

— Ну, теперь пойдемъ, я провожу тебя на дорогу.

И мы рука съ рукой вышли изъ башни на дорогу въ лсъ. Солнце играло въ ея золотыхъ волосахъ, и черные глаза ея были великолпны. Я обнялъ ее обими руками, три раза поцловалъ ее въ лобъ; потомъ я упалъ передъ ней на колни. Дрожащими руками отвязала она съ своего платья черную ленту и завязала ее на моей рук, но, длая это, она плакала и была взволнована. Я спросилъ:

— Отчего ты плачешь? Оставь меня, если я причинилъ теб зло.

Но она сказала только:

— Можешь ли ты видть городъ отсюда?

— Нтъ, — отвчалъ я, — я не вижу отсюда города, а ты видишь?

— Вставай, и пойдемъ дальше.

И мы пошли дальше по той же тропинк; холмъ былъ внизу и холмъ надъ нами; я опять остановился, прижалъ ее къ своей груди и сказалъ:

— Что ты длаешь, что я такъ люблю тебя! Почему ты переполняешь меня счастьемъ!

И она задрожала въ моихъ рукахъ, но все-таки сказала:

— Теперь я должна вернуться. Ты ужъ врно видишь городъ отсюда?

— Да, — отвчалъ я, — да и ты врно видишь его?

— Нтъ, — сказала она:

— Почему же? — спросилъ я.

Она отступила отъ меня и посмотрла на меня большими глазами, а прежде чмъ уйти, глубоко поклонилась мн на прощанье. Отойдя отъ меня два-три шага, она еще разъ оглянулась и посмотрла на меня.

Но тутъ я замтилъ, что и ея глаза были также слпы…

Затмъ прошло двнадцать часовъ времени, о которыхъ я не могу дать отчета: они прошли для меня самого незамтно. Я не знаю, что произошло въ этотъ промежутокъ: прошло двнадцать часовъ, должны же они быть гд-нибудь тутъ, они только спрятались отъ меня, и я долженъ найти ихъ. Но я ихъ не нашелъ.

Наступилъ снова вечеръ, темный, мягкій осенній вечеръ. Я сижу въ своей комнат и держу книгу въ рукахъ. Я гляжу на свои колни; они все они немножко сыры, на сгиб руки у меня я вижу, завязанъ кусочекъ черной ленты. Все это осталось попрежнему.

Я звоню горничную и спрашиваю, нтъ ли гд-нибудь тутъ по близости въ лсу черной, восьмиугольной башни? — Двушка утвердительно киваетъ головой. — И тамъ живетъ кто-нибудь?

— Да, одинъ человкъ, но только онъ больной, онъ помшанъ, его называютъ Блуждающимъ Огонькомъ. И у этого Блуждающаго Огонька есть дочка, которая тоже живетъ въ башн; больше тамъ никого нтъ. — Хорошо, спокойной ночи!

И я легъ спать.

А на другой день рано утромъ отправился я въ лсъ, я пошелъ по той же тропинк, увидалъ т же деревья и нашелъ башню. Я приблизился къ двери и увидлъ зрлище, отъ котораго сердце мое замерло: на земл лежала блдная двушка, разбившаяся вслдствіе какого-то несчастнаго случая, мертвая, вся растерзанная. Она лежала съ открытымъ ртомъ, и солнце играло въ ея рыжихъ волосахъ. А наверху, на кровельномъ коньк башни еще вислъ и разввался обрывокъ ея одежды; внизу же по кремнистой дорожк ходилъ маленькій человчекъ и глядлъ на трупъ широко открытыми глазами. Грудь его судорожно сжималась, и онъ громко вопилъ, да вдь онъ ничего больше и не умлъ сдлать, какъ только безпрерывно кружить вокругъ мертвой, таращить на нее глаза и вопить. Когда взглядъ его упалъ на меня, я задрожалъ отъ этого ужаснаго взгляда и тотчасъ убжалъ назадъ въ городъ. Больше я его уже никогда не видалъ…

Вотъ, фрейлейнъ, какова моя сказка.

Нагель умолкъ.

Послдовало продолжительное молчаніе. Дагни шла совсмъ тихо и глядла прямо передъ собой на дорогу. Наконецъ она сказала:

— Боже, какая удивительная сказка!

Снова наступило молчаніе, Нагель раза два попробовалъ нарушить его замчаніемъ о глубокомъ спокойствіи лса, но Дагни ничего не отвчала. Наконецъ онъ громко разсмялся надъ этимъ и сказалъ легкимъ тономъ:

— Да вдь этому уже минуло восемь лтъ, — сказалъ онъ, — вдь я не сегодня это пережилъ. Чувствуете вы, какое здсь чудное благоуханіе въ лсу? Милая, посидимте немного!

Она сла, все еще безмолвная, задумчивая, и онъ слъ передъ нею.

— Вы все еще думаете о сказк? — спросилъ онъ.

— Да.