Мистерии (пер. Соколова)

— Но разв вы не будете думать? Разв вы не лежите сначала просто такъ, размышляя о томъ, о семъ? Вы можете такъ сразу заснуть?

— Моментально. А вы нтъ?

— Послушайте, вотъ уже птичка запла. Нтъ, теперь, должно быть, ужъ поздне, чмъ вы сказали; дайте-ка мн посмотрть ваши часы. Господи Боже! уже больше трехъ, почти четыре! Зачмъ же вы сказали, что еще только-что минуло два?

— Простите, — сказалъ онъ.

Она посмотрла на него, впрочемъ безъ гнва, и тогда сказала:

— Если бы вы и не соврали мн, я все равно оставалась бы такъ же долго; я говорю именно такъ, какъ есть. Я надюсь, вы не придадите этому больше значенія, чмъ слдуетъ? У меня не много удовольствій, и я обими руками цпляюсь за то, что мн представляется. Я привыкла такъ жить съ тхъ поръ, какъ мы живемъ здсь, и я не думаю, чтобы кому-нибудь это доставило какую-нибудь непріятность. Впрочемъ этого я не знаю, я могу оставаться равнодушной къ этому; отецъ во всякомъ случа ничего не иметъ противъ этого, а я имнно съ нимъ-то однимъ и считаюсь. Пойдемте, пройдемтесь еще немножко.

Они пошли мимо прихода въ лсъ, по другую сторону. Птицы пли; свтлая полоса восхода становилась все шире и шире. Бесда стала мене оживленной, она тянулась о безразличныхъ вещахъ.

— У васъ въ дом, кажется, много читаютъ? — сказалъ онъ.

Она отвчала:

— Откуда вы это знаете?

— Я слыхалъ объ этомъ; я также знаю, что у вашего отца есть сочиненія Тургенева и Гарборга, а это хорошій признакъ.

— Да, Тургеневъ удивительный писатель! Итакъ, Минутта и тугъ насплетничалъ; вы не могли слышать это ни отъ кого другого. Да, мы много читаемъ, отецъ постоянно читаетъ, у него столько книгъ! Что вы думаете о Толстомъ?

— Все хорошее, разумется. Толстой — великій и замчательный человкъ.

Но тутъ она засмялась такъ, что смхъ ея зазвенлъ по всему лсу, и перебила его:

— Нтъ, вы теперь говорите то, чего не думаете; я вижу по лицу. Вы не выносите Толстого…

— Гм! То-есть… Не будемъ опять задвать спорныхъ вопросовъ, а то я тогда буду скучне. Я не имю счастья соглашаться со всми, а мн не очень-то хочется отвратить и васъ отъ себя. Что сами вы думаете о Толстомъ?

— Вы теперь уже не радостно настроены, право, вы теперь совсмъ уже не радостно настроены. Да, да, ну такъ вернемтесь. Тише, Бискъ, молчи, я сейчасъ приду! — крикнула она собак, которая рвалась и дергалась на своей цпи.

— Славно разсудили! — отозвался онъ. — Если бы я сказалъ вамъ, какъ мн радостно на душ и почему мн такъ радостно, вы бы опять убжали отсюда, а этого не должно бытъ. Такъ ужъ позвольте мн оставить это про себя…

Она снова перебила его:

— Ну, да, конечно… Да, да, это былъ пріятный вечеръ, но вдь теперь вы тоже изрядно устали? Итакъ, спасибо за проводы! Ахъ, да, слушайте: зонтика моего вы не должны уносить съ собою. Вотъ была бы славная исторія, если бы вы это сдлали, ха-ха-ха!

Она была уже у двери, когда обернулась еще разъ и сказала:

— Есть еще одна причина, почему хорошо, что я съ вами провела сегодняшній вечеръ: у меня теперь есть о чемъ разсказать моему жениху, когда я буду писать ему. Я скажу ему, что вы такой человкъ, который со всми и во всемъ несогласенъ; онъ будетъ страшно удивленъ этимъ, я словно вижу отсюда, какъ онъ мудрствуетъ надъ моимъ письмомъ и все-таки ничего не можетъ понять въ немъ. Онъ такой добрый; Боже, какъ онъ добръ! Онъ никому не противорчитъ. Да, ужъ поврьте мн, онъ превосходный человкъ. Жаль, что онъ не застанетъ васъ, пока вы будете здсь. Спокойной ночи!

И Нагель повторилъ:- Спокойной ночи! Спокойной ночи! — и смотрлъ ей вслдъ, пока, она не исчезла за дверью.

Это было все, о чемъ вели они рчь этой ночью. Нагель снялъ свою фуражку и несъ ее черезъ лсъ въ рукахъ. Онъ былъ необычайно задумчивъ; нсколько разъ онъ останавливался, поднималъ глаза надъ дорогой, пристально смотрлъ одно мгновенье прямо передъ собою и потомъ снова шелъ дальше короткимъ, замедленнымъ шагомъ, съ улыбкой, съ радостнымъ выраженіемъ лица. Что у нея за голосъ! что за голосъ! Слыхивалъ ли кто когда-нибудь что-либо подобное? Голосъ, звучащій какъ пніе! Какъ она очаровала его, чудное, свтлое созданіе!

IX

День спустя, въ обденное время.

Нагель только-что всталъ и, ничего не повши, вышелъ. Онъ былъ уже далеко внизу въ город; лучезарный день и бодрая жизнь на пристани захватили его. Онъ тутъ же обратился къ одному человку и освдомился у него о камер судьи; человкъ далъ ему указаніе, и Нагель прямо туда и направился.

Онъ постучался и вошелъ; прошелъ мимо двухъ-трехъ сидвшихъ и писавшихъ служащихъ къ судь Ройнерту, котораго попросилъ принять его съ глазу на глазъ… разговоръ былъ не дологъ. Судья всталъ не совсмъ охотно и прошелъ вмст съ нимъ въ сосднюю комнату.

Здсь Нагель сказалъ:

— Я прошу васъ извинить меня, что я еще разъ возвращаюсь къ этому вопросу; дло касается, какъ вы знаете, этой исторіи съ Минуттой. Я приношу намъ свое извиненіе.

— Я считалъ этотъ вопросъ исчерпаннымъ, — возразилъ судья;- наканун Иванова дня вы обратились ко мн какъ бы съ извиненіемъ въ присутствіи цлаго общества; этого удовлетворенія достаточно для меня, я другого не требую.