Мистерии (пер. Соколова)

Онъ снова сдлалъ легкое замчаніе о томъ, что все это уже слишкомъ старо, чтобы думать о немъ. При томъ же, вдь, это совсмъ не было такъ непріятно, не правда ли? Нтъ, въ такомъ случа ей бы слдовало послушать сказки тропическихъ странъ! Онъ слыхивалъ ихъ, и его охватывалъ отъ нихъ ледяной холодъ.

— Нтъ, я не нахожу вашу исторію такой непріятной, — сказала она, — только удивительной, странной. Да, благодарю васъ за сказку.

Онъ обрадовался, что она снова стала разговорчивой, и началъ говорить о томъ, что способны разсказывать люди тропическихъ странъ:

— Позжайте-ка на Цейлонъ, въ старый Тауріанарни; ступайте въ горы и лса Мегавиллы и тамъ послушайте сказки; отъ нихъ буквально захватываетъ духъ! Тамъ еще встрчаются остатки одного изъ древнйшихъ племенъ свта, коренныхъ обитателей Цейлона. Они живутъ самой жалкой жизнью, сингалезскій и европейскій сбродъ загналъ ихъ въ глубины лса, но они-таки умютъ разсказывать! Цлыя исторіи объ алмазныхъ пещерахъ, о горныхъ принцахъ, о соблазнительницахъ-морскихъ красавицахъ, о духахъ земли и моря, о жемчужныхъ дворцахъ и т. д. Это народъ, умудренный рокомъ, съ удивительными традиціями; каждый сынъ этого народа чувствуетъ себя какъ бы преемникомъ великаго сказочнаго короля. Въ лохмотьяхъ стояли они передо мной, и, когда они говорили, они заставляли людей опускать глаза передъ собой. Со страстью описывали они все мистическое, все великое, рдкое, удивительное, но особенно исключительно захватывали они вниманіе, когда имъ случалось придумать какое-нибудь порожденіе лихорадочной фантазіи разстроеннаго мозга. Вся жизнь ихъ съ самаго начала шла какъ бы въ волшебномъ мір, и они одинаково легко и просто говорили о дикихъ, волшебныхъ дворцахъ надъ горами, какъ и о безмолвныхъ владыкахъ въ тучахъ, о великой сил, которая работаетъ тамъ въ пространств и поглощаетъ звзды. Но все это происходитъ оттого, что эти люди живутъ подъ другимъ солнцемъ и дятъ плоды вмсто овсяной каши.

Дагни засмялась и возразила ему:- Разв овсяная каша ужъ такъ нехороша? Разв нтъ и у насъ прелестнйшихъ сказокъ? Асбьерисена напримръ?

Онъ разгорячился: разумется, разумется, овсяная крупа — прекраснйшая пища тутъ, въ стран, лишенной солнца; кто осмлится сказать что-нибудь противъ этого? Но солнце, солнце! Иметъ ли она понятіе о солнц, которое горитъ почти до ужаса жарко, которое кипитъ и пышетъ свтомъ? А горныя, сверныя сказки, сказки о русалкахъ, эти неуклюжія порожденія фантазіи въ кожаныхъ штанахъ, сказки, высиженныя въ темныя осеннія ночи, въ деревянныхъ хижинкахъ, въ которыхъ виситъ съ потолка жалкая лампочка. Читала ли она сказки Тысячи и одной ночи? Ну, а эти сказки изъ Гудбрандсталя, это бдная, мужицкая поэзія, это пшая фантазія… да, она намъ родственна, это нашъ геній, мы не могли придумать лучше, мы стащили того-сего у другихъ, понемножку отовсюду понакрали. Что вы сказали? Ну да, нордландскія сказки, не то же ли самое и съ ними? Не получается ли у васъ отъ нихъ то же самое впечатлніе, какъ если бы вы слышали рыбака, выходящаго изъ лодки въ смазныхъ сапогахъ, въ которые морская вода набралась до верху? Мы ничего больше не сумли извлечь изъ угрюмой, мистической красоты моря. Нордландская яхта была бы для восточныхъ людей волшебнымъ кораблемъ, судномъ генія. Случалось ей видть такую яхту? Нтъ? Она иметъ видъ какого-го живого существа, точно большое животное женскаго пола. Носъ ея выдается на воздухъ, словно готовый на борьбу со всми четырьмя втрами. Но, чтобы видть это, нужно имть нкоторый огонекъ, а чтобы разсказать, нуженъ мозгъ, чреватый мечтами, химерами. Нтъ, дло вотъ въ чемъ: солнце не свтитъ здсь, а норвежское солнце — это луна, фонарь, который даетъ норвежцу возможность только-только различать черное отъ благо. Кстати, это ради Бога, не должно быть принято ею какъ вызовъ, это лишь скромное мнніе нкоего агронома относительно нкоторыхъ географическихъ явленій.

— Я не понимаю, какъ все это у васъ своеобразно — сказала она, — мн всякій разъ хочется смяться, когда я думаю объ этомъ. Повидимому, вамъ совершенно все равно, какой бы ни былъ затронутъ вопросъ: вы по всему и во всемъ каждому являетесь оппонэнтомъ. О Гладстон ли зайдетъ рчь, о гальваническихъ ли цпочкахъ или о сказкахъ — всюду вы воплощенное противорчіе всему, что думаютъ другіе люди. Ну, это зато такъ интересно, что я только и прошу васъ: продолжайте, продолжайте! говорите еще! Мн такъ этого хочется! Какое, напримръ, ваше мнніе о защит отечества?

Онъ багрово покраснлъ и опустилъ голову. Какъ могла эта двушка съ синими глазами такъ издваться надъ нимъ? Высмивать его, это еще понятно, но только не въ такую чудную ночь, не въ этомъ глубокомъ поко! Онъ сказалъ тогда въ совершенномъ смущеніи:

— О защит отечества? О защит отечества? Что вы подъ этимъ разумете?

— Увряю васъ, мн это просто такъ взбрело въ голову, — сказала она и также покраснла. — Вы не должны этимъ огорчаться. Дло, видите-ли, вотъ въ чемъ: мы хотимъ устроить базаръ, вечеринку въ пользу защиты отечества. Вотъ это теперь какъ разъ и вспало мн на умъ.