Мистерии (пер. Соколова)

Онъ позвонилъ, еще не совсмъ одтый, и сообщилъ Сар, что вечеромъ желаетъ собрать у себя нсколько гостей, шесть — семь человкъ, которые внесли бы нкоторое оживленіе на этотъ клочокъ земли, нсколько веселыхъ душъ, доктора Стенерсена, прокурора Гансена, адьюнкта и т. д.

Онъ тотчасъ же разослалъ приглашенія. Минутта отвтилъ, что придетъ; судья Рейнертъ также былъ приглашенъ, но отказался. Въ пять часовъ вечера вс собрались въ комнат Нагеля. Такъ какъ все еще шелъ дождь и погода была невеселая, они спустили занавски на окнахъ и зажгли лампы.

И вотъ началась вакханалія, начался кутежъ и великолпное адское зрлище, о которомъ долго посл того говорили въ город…

Какъ только въ комнату вошелъ Минутта, Нагель подошелъ къ нему и извинился въ томъ, что наговорилъ такъ много вздора, когда они въ послдній разъ были вмст. Онъ взялъ руку Минутты и сердечно пожалъ ее; затмъ представилъ ему юнаго студента Ойена, который быль единственнымъ незнакомымъ ему лицомъ. Минутта отвелъ Нагеля въ сторону и шопотомъ поблагодарилъ за новыя брюки, которыя были сейчасъ на немъ надты; он отлично подходитъ къ сюртуку, къ новому сюртуку, и будутъ носиться вмст съ нимъ все время, всю жизнь, ахъ, да, всю его жизнь.

— Но у васъ не хватаетъ къ сюртуку жилета?

— Нтъ, но этого и не нужно. Вдь я не графъ какой-нибудь. Увряю васъ, что я вовсе не стою за жилетъ.

Докторъ Стенерсенъ разбилъ свои очки и теперь носилъ пенснэ безъ шнурка, отчего оно ежеминутно спадало.

— Нтъ, ужъ говорите, что хотите, — сказалъ онъ, — а все-таки время, въ которое мы живемъ, есть время освобожденія. Вы посмотрите только на выборы и сравните ихъ съ прежними.

Вс порядочно подвыпили; адьюнктъ уже сталъ изъясняться односложно, а это былъ врный признакъ. Но прокуроръ Гансенъ, который наврно выпилъ парочку рюмокъ еще до своего прихода, началъ по обыкновенію возражать доктору и затялъ споръ:

Онъ, Гансенъ, соціалистъ, если можно такъ выразиться, немного боле требовательный. Онъ не совсмъ доволенъ выборами; какого же рода свободу провозглашаютъ они въ сущности? Не можетъ ли кто-нибудь объяснить ему этого? Офтедолъ въ качеств консерватора, вотъ и весь успхъ; такъ сказать, кроликъ вмсто быка. Чортъ бы ихъ побралъ! Да, нечего сказать, вотъ такъ времена освобожденія! Не ведетъ ли даже такой человкъ, какъ Гладстонъ, самую жалкую борьбу съ Парнеллемъ на моралистическихъ основаніяхъ, на смшныхъ основаніяхъ какой-то бифштексной морали? Да, можно сказать, то-то благопріятные признаки! Чортъ бы ихъ побралъ!

— Однако, дьявольщина, что за безсмыслица! — тотчасъ же воскликнулъ докторъ, — неужели ни въ какомъ вид не признавать больше морали? — Если только люди услышатъ, что нтъ больше морали, много найдется такихъ, которые захотятъ покуситься на нее! Людей нужно звать впередъ и привлекать къ развитію, и потому слдуетъ держать мораль въ почет. Онъ, докторъ, высоко ставилъ Парнелля; но разъ Гладстонъ нашелъ его невозможнымъ, такъ надо же думать, что этотъ человкъ иметъ свои основанія. Да, разумется, слдуетъ исключить господина Нагеля, ихъ высокочтимаго хозяина, который едва ли согласится хотя бы съ тмъ, что Гладстонъ человкъ, по крайней мр, чистоплотный. Ха-ха-ха, о, Господи!..

— Кстати, господинъ Нагель, — сказалъ онъ. — Вы не слишкомъ-то высоко ставите и Толстого, кажется? Право, я слышалъ отъ фрейлейнъ Килландъ, что у васъ и для него имется какая-то своя собственная оцнка.

Нагель стоялъ, разговаривая со студентомъ Ойеномъ; онъ быстро оглянулся и возразилъ:

— Я не помню, чтобы я разговаривалъ съ фрейлейнъ Килландъ объ этомъ человк. Впрочемъ я признаю Толстого за энергичнйшаго дурака нашего вка. А затмъ наплевать на всю эту исторію!.. — Но тотчасъ же затмъ онъ прибавилъ:- Не правда ли, намъ не мшаетъ сегодня выражаться покрпче, если вы не прочь? Вдь мы тутъ исключительно въ мужской компаніи и затяли пирушку на холостую ногу. Надюсь, это ршено? Я какъ разъ сейчасъ въ такомъ настроеніи, что готовъ рычать и царапаться.

— Ну, ладно! Но если Толстой дуракъ, то до чего мы дойдемъ?

— Ахъ, давайте же высказывать свои мннія! — неожиданно воскликнулъ и адьюнктъ; онъ какъ разъ дошелъ до подходящей степени опьяненія, чтобы никого не бояться и ни передъ чмъ не отступать. — Никакихъ стсненій, докторъ! Каждый долженъ высказать свое мнніе; напримръ, Штоверъ — повса, которому везегъ! Я это докажу… докажу!

Вс засмялись, и прошло нкоторое время прежде, чмъ явилась возможность возобновить разговоръ о Толстомъ. Не является ли Толстой однимъ изъ величайшихъ писателей свта? Великимъ умомъ?

Лицо Нагеля вдругъ ярко вспыхнуло: