— Браво, докторъ! — заревлъ опять адьюнктъ, голова котораго горла какъ въ огн. — Браво! Только скажите это еще жестче, скажите это грубо! Каждый можетъ высказать свое мнніе. Высокомрная манера судить, врно! высокомрная манера съ вашей стороны. Я это докажу!…
— Нтъ, послушайте, — сказалъ Нагель смясь. — Давайте лучше выпьемъ прежде за ваше здоровье!.. Вы должны бы принести возраженіе покрпче, защищаться сильне. Я не очень-то вжливъ? Да, въ этомъ вы правы, не очень! Ну, зато вы должны постараться достойно отомстить мн. Неужели вы въ самомъ дл хотите утверждать, докторъ, что есть что-нибудь достойное удивленія въ томъ, что человкъ отдаетъ десятки рублей, а удерживаетъ милліоны? Я не понимаю хода вашего мышленія, да и не одного вашего, а всхъ; я, должно быть, иначе созданъ, и если бы у меня потребовали за это даже моей жизни, я никакъ не могу восхищаться тмъ, что кто-нибудь, а тмъ боле милліонеръ, раздаетъ милостыню.
— Это врно! — замтилъ прокуроръ, кивая. — Я соціалистъ, это моя основная точка.
Но это раздражило доктора, который повернулся къ Нагелю и воскликнулъ:
— Нельзя ли васъ спросить, имете ли вы дйствительно врныя свднія, много ли и въ какихъ именно размрахъ раздаетъ Толстой милостыню въ день и въ годъ? Вдь и въ мужской компаніи не мшаетъ установить границы того, что можно и чего нельзя говорить!