— Великій умъ! Умъ его самого, что ни на есть, обыкновеннаго рода и качества; стоитъ только отнять отъ него его неоцненныя принадлежности, какъ пахаря: его рваную блузу, кожаный ремень на пояс, то-есть всю неуклюжую аффектацію этого человка, да, отнимите-ка все это: останется способный человкъ, ни боле, ни мене, какъ хорошо одаренный человкъ, пишущій книги и проповдующій. Книги его такъ же хороши, какъ велики, но большая часть изъ нихъ оставляетъ желать большаго по качеству скоре, чмъ по размру; проповдь его богата самопожертвованіемъ и богата рекламой; но ученіе его въ своемъ род… въ своемъ род его ученіе на на волосъ не умне и не глубже всего аллилуйнаго кликушества Арміи Спасенія. Представьте себ русскаго безъ дворянства, безъ стариннаго родового титула, безъ толстовскихъ милліоновъ, — сталъ ли бы такой человкъ знаменитымъ, если бы обучилъ нсколькихъ мужиковъ сапожному длу?.. Впрочемъ я вижу, что вы онмли отъ ужаса, а я вовсе этого не желаю. Лучше пошумимъ немножко! За ваше здоровье, господинъ Грогардъ!
Отъ времени до времени Нагель заставлялъ собравшееся общество чокаться съ Минуттой и вообще оказывалъ ему въ продолженіе всего вечера много вниманія. Онъ еще разъ вернулся къ вздорной исторіи, бывшей тогда, въ ихъ послднее свиданіе, и требовалъ, чтобы Минутта совершенно забылъ ее.
— Я по крайней мр не испытываю ужаса, — сказалъ докторъ. Но при этомъ онъ напряженно вытянулъ голову кверху.