Мистерии (пер. Соколова)

— Что касается Толстого, — возразилъ Нагель, — то дло обстоитъ такъ: слдуетъ установить нкоторыя границы того, что я могу уступить! На какомъ основаніи взваливаетъ онъ на свою жену вину въ томъ, что онъ не даетъ больше! Хе-хе-хе… ну, да ужъ такъ и быть, оставимъ это… Но послушайте: неужели люди дйствительно даютъ извстную сумму потому, что они добры или надются совершить хорошій, нравственный поступокъ? Какимъ грубымъ и наивнымъ кажется мн такое представленіе! Есть люди, которые иначе не могутъ поступать, которые должны давать. Почему? Потому что давая они испытываютъ физическое наслажденіе. Они поступаютъ такъ не въ силу логическаго разсчета, они даютъ тайкомъ, имъ отвратительно длать это открыто, потому что это отняло бы извстную часть удовольствія: они совершаютъ это, крадучись, дрожащими, торопливыми руками и чувствуютъ при этомъ неизреченное блаженство, котораго не понимаютъ сами. Внезапно ихъ осняетъ сознаніе, что имъ слдуетъ отдать что-нибудь; это сознаніе проникаетъ къ нимъ въ грудь въ вид особаго чувства, въ вид мгновеннаго, необычайнаго содроганія, потрясающаго ихъ душу и наполняющаго глаза ихъ слезами. Они даютъ не по доброт, а по внутренней потребности. во имя личнаго своего благополучія; таковы нкоторые люди! О щедрыхъ людяхъ говорятъ съ какимъ-то изумленіемъ… Я, какъ уже сказалъ, вроятно иначе созданъ, чмъ другіе люди, но я не удивляюсь щедрости. Нтъ, ни въ какомъ случа. Кому же, чортъ возьми, пріятне взять, чмъ отдать? Нельзя ли спросить, есть на земл хоть единое дитя человческое, которому не было бы пріятне облегчить нужду, чмъ создать ее? Сошлюсь на васъ самихъ, господинъ докторъ: вы недавно дали пять кронъ лодочнику: вы сами это разсказали, я это слышалъ отъ васъ самихъ. Ну, а зачмъ вы дали ему эти пять кронъ? Ужъ, разумется, не для того, чтобы сдлать богоугодное дло; это вамъ совершенно и въ голову не приходило; можетъ быть, деньги вовсе и не такъ нужны были этому человку: но все-таки вы это сдлали! И вы совершенно уступили въ ту минуту извстному смутному чувству потребности что-нибудь отдать изъ своихъ рукъ и порадовать другого… По моему — подымать шумъ изъ-за человческой благотворительности, это такъ нищенски, такъ несказанно жалко. Въ одинъ прекрасный день вы идете по улиц при такой-то погод, встрчаете такихъ-то людей; все это постепенно вырабатываетъ въ васъ такое-то настроеніе. Вдругъ вы замчаете лицо, дтское лицо, лицо нищаго, — скажемъ, лицо нищаго, — которое заставляетъ васъ содрогнуться; особенное чувство пронизываетъ вашу душу, и, топнувъ ногой, вы останавливаетесь. Это лицо задло въ васъ какую-то необычайно чувствительную струну, вы заманиваете нищаго въ первую подворотню, и суете ему въ руку десятикронную монету. Выдай меня только, скажи только одно слово — и я тебя убью! шепчете вы, скрежещете зубами и плачете, пока говорите, отъ наплыва бурнаго и пылкаго чувства. Такъ дорожитъ иной человкъ тмъ, чтобы остаться неизвстнымъ. И это можетъ повторяться день за днемъ, такъ что часто изъ-за этого человкъ впадаетъ въ горькую нужду и остается безъ единаго хеллера въ карман… Господа, это не мои черты, я надюсь, вы этого и не думаете: но я знаю одного человка, и еще другого человка; да, я знаю двухъ человкъ, которые такъ ужъ устроены… Они даютъ, потому что не могутъ не давать, вотъ и все, баста! Отсюда я длаю исключеніе въ пользу жадныхъ. Жадные и скупые дйствительно приносятъ жертву, когда даютъ что-нибудь. Это не подлежитъ никакому сомннію, и вотъ почему я и говорю, что такіе люди за одинъ грошъ, который они съ трудомъ выжимаютъ изъ себя, боле достойны уваженія, нежели вы, или онъ, или я, которые съ удовольствіемъ швыряемъ нуждающемуся крону. Передайте мой привтъ Толстому и скажите ему, что за всю его противную показную доброту я не дамъ ни одного хеллера… до тхъ поръ, пока онъ не раздастъ всего, что у него есть; да и тогда это еще вопросъ… Впрочемъ прошу извинить меня, если я обидлъ кого-нибудь изъ васъ, господа. Пожалуйста, возьмите еще сигарку, господинъ Грогардъ. За ваше здоровье, докторъ!

Пауза.

— Какъ вы думаете, сколькихъ вы за всю свою жизнь обратили въ истинную вру? — спросилъ докторъ.

— Браво! — воскликнулъ адьюнктъ. — Браво отъ адьюнкта Гольтона!

— Я? — спросилъ Нагель. — Нтъ, я не обращаю никого, положительно никого. Къ сожалнію, мн не хватаетъ желающихъ. Ахъ, нтъ, если бы мн пришлось существовать обращеніемъ людей въ истинную вру, я бы наврно издохъ очень скоро. Но я никакъ не могу постичь, какъ можетъ быть, что вс люди не судятъ о вещахъ такъ, какъ я. Слдовательно, именно я-то наврно и не правъ. Впрочемъ не совсмъ правъ; не можетъ быть, чтобы я былъ совсмъ не правъ.

— Однако, я еще не слыхалъ, чтобы вы признавали что-либо, будь то человкъ или какая бы то ни было вещь. Интересно было бы знать, есть ли хоть кто-нибудь, кмъ бы вы дорожили.